Эспрессо: + 1 шт./день
Щёлканье авторучкой: + 1 шт./день
Нарушение личного пространства: + 3 шт./день

Терпкий аромат автоматной арабики волочится тяжёлой мантией не желающего кончать свою тиранию Рабочего Вечера Пятницы по нервно подёргивающимся в синих конвульсиях от рабского графика мониторам. Исполнительный, как и его хозяйка, экран Инспектора Тцунемори честно ждал все 75 минут, чтобы та наконец открыла файл, ради которого - как записал дежурный, покидая здание на заслуженные выходные пару часов назад - потянула технику и ещё одну душу в трудовыебудни вместо праздной ночи пред субботой. 75 минут - он порядочно отбитил свой пост и на зависть жалобно жужжащему напротив сенсорному собрату тихо ушёл в спячку до понедельника. Акане едва ли обратила внимание на брызнувший в лицо кофейной гущей сумрак пустого кабинета - её пристальный буравчик прилежно ковырял рудник в лохматом затылке подопечного, пытаясь точно определить глубину залегания пласта разрыва хладнокровия. Нитроглицериновой жилы, в которую Инспектор периодически швыряла каменюшки разной фракции, добытых в ходе двухнедельных раскопок в домашних условиях. Осторожно. Слишком резкий и сильный удар мог привести не только к внушительному взрыву, но и разрушению того варварски эксплуатируемого алмазного горизонта, что Тцунемори намеревалась вытащить на дневную поверхность. Сказать, что Шинья Когами - находка следственного отдела, - такое же ничего, как напыщенная пустыми клише речь начальника на юбилее старейшего сотрудника. Шавки на поводке – так на деле оно выглядит с точки зрения скованного стереотипами общества. Стереотипами, которые и сдерживают, и поддерживают шаткую пирамиду социума. Пытаться их разрушить будет снарядом в самое основание. Потому Акане даже не строила опрометчивых бумажных планов об изменении отношения окружающего мира к потенциально опасному виду Исполнителей. Вычеркни одно условие из правил, и вся игральная доска обращается в свалку неуправляемых фигур. Чем менять глобальный климат, не проще ли адаптироваться? Куда рациональней приспособить Шинью Когами к агрессивной среде, степень уживаемости в которой зависела от цифр его психопаспорта. Настолько незаметно, насколько это позволяли её методы и удачно сложившиеся обстоятельства проекта «Ограниченная свобода под личную ответственность». Резкий отказ подопечного от терапии не до конца выпускал Инспектора из тупика, хотя изредка раскрывающиеся грани его природы поблёскивали подсказками верного ответа. Страх. Страх потерять это ядерное топливо из ненависти и мести и застрять где-то на необитаемом острове с тремя пальмами смирения, равнодушия и беспомощности.

Так Инспектор Тцунемори сделала своей личной миссией направить сей радиоактивный истребитель на... «безопасную» траекторию, конечным пунктом которой является долгожданная расплата, но которая не лежит через жертвы со стороны случайных и неудобных мирных жителей. 168. Вот и вся разница, разрыв между Исполнителем и Инспектором, званием, что позволит ему поставить долгожданную точку в истории. 268 - 100 дозволенных Сибиллой баллов эмоций и 168 излишних. Вопрос элементарной арифметики.  Легитимная сотня есть не что иное, как набор сравнительно лёгких стрессовозбудителей. Следовательно, стоит выявить и нейтрализовать сию заразу, как общий коэффициент преступности упадёт до 168. Шесть десятков. Эту величину уже успокоившийся разум со временем переработать способен. 

Выкуриваемые господином Когами сигареты оказались удобными единицами измерения степени его раздражительности с простой константой для перевода в систему ПП. Iр = Тш х Кпс, где Ip - индекс раздражения; Тш - количество употреблённого табака в штуках; Кпс - постоянная величина изменения значения коэффициента преступности, вызывающая необходимость зажечь сигарету, приблизительно равная 6. Избавляться от стрессовозбудителей логичней и проще всего их противоположностями - успокаивающими мелочами. Однако прилежное наблюдение за объектом вылилось лишь в один очевидный антибиотик - затяжка сигарным дымом. Прочие противоядия либо скрывались в красной книге привычек, либо вовсе вымерли.

Следующий по эффективности приём - отвлечение на более занятные, важные, раздражающие вещи, - занятый ими, объект постепенно перестаёт обращать внимание на не имеющих к ним отношения раздражителей. Инспектор успела разобрать все дела, но одно сегодня было оставлено на дополнительное рассмотрение Исполнителя. История, казалось, саднила слух своей деревянной простотой. Но одновременно и вгрызалась солёным прибоем в незатянувшиеся раны. Парень, месть, три убийства. Песнь стара как свет. Не важно, что ПП свисающего с перекладины 21-ого этажа был выше допустимого порога. Важно, что волна мести прибила к берегам Смерти ещё два гостинца в виде жены и дочери. Двух потерял – трёх забрал, а выгодней всего подобная акция всё равно господину с косой. Но неравенство сумм будет нарушать баланс, покуда волшебное число три не займёт места по обе стороны. Справедливо? Короткое «да» для господина Когами уже детально разобрано Инспектором на трёх листах небрежным почерком.

Мелкие стрессовозбудители тем временем роились над головой Когами каждую минуту его работы - кофейных дух из трёх пластиковых стаканчиков на соседнем столе, трескающаяся от игр с ручкой в пальцах тишина опустевшего Бюро, нечаянно пролитый эспрессо на обе пачки сигарет. Остаётся последний штрих. На сей раз утомлённое молчание долбит осторожное поцокивание приближающихся к Исполнителю инспекторских каблучков. Личное пространство - ещё один неприкосновенный столб на пути к точке кипения, который Тцунемори спокойно выкорчевывает, останавливаясь за самой спиной господина Когами, чуть наклоняясь на уровень монитора и оставляя между их щеками полдюйма - ещё не контакт, но достаточно близкое расстояние, чтобы ощутить слабое тепло чужого камина. Собственный отчёт - скорее напоминающий анализ-рецензию на поставленную по законам жанра драму, - приземляется тихой птахой на стол перед подопечным.

- Нельзя сказать, что это абсолютно верное решение. Но резона оспаривать приговор нет, - отказываясь встречать упрёк с цифрового лица, инспектор предпочитает сосредоточиться на мозолистых руках подопечного. С такой же долей вероятности с этого экрана на неё мог угрюмо поглядывать он сам, ударься кости событий о соседний угол возможностей. И с такой же вероятностью они ещё могут попасть по ту сторону досье. Лишь теория. Но… Всегда вьющийся за ним резкий запах табака удивительно нежно обвивается вокруг насторожившегося чувства вины, и оно приглаживает шёрстку, отказываясь от жалобного поскуливания в пользу холодного оскала обещания. Без «но» и не в этот раз – имя Шиньи Когами навсегда распрощается с собачьим списком.
Подбородок невзначай падает на широкое и, стоит отметить, неожиданно удобное вопреки ожидаемой жёсткости мышц плечо - не сколько выпадом по терпению, сколько под кнутом усталости, - и с неподдельной, но смирно посиживающей на поводке спокойствия жадностью посматривает на лист для умозаключений под кулаком бывшего следователя. – Что думаете, господин Когами? - На этом дереве не так много веток ожидаемых реакций на её невозмутимые шажки по его выдержке, и всё же... какая из них прогнётся. И какая хрустнет?

[nick]Akane Tsunemori[/nick][status]ПифПаф[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2Todb.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Четверг, 2 мая, 2019г. 12:43:29)

Мирно посапывающий у кукурузного поля волкодав, свернувшийся в пушистый клубок с невинно поглядывающей из-под лапки мордочки под пристальным надзором неласковой хозяйки. Так просто – послушно вилять хвостиком на её свист и бессовестно топтать урожай, стоит ей отвлечься на других собачонок. Но нет. Он предпочитал завывать мятежный гимн под окнами бдящей Сибиллы, нарочито звонко громыхая цепями несвободы и лениво отворачиваясь от летящих в его сторону команд. Принципиальность только звучит гордо – на деле же она просто заливает сладковатым соусом сухую глупость, которую система всё равно наколет на вилку и равнодушно заглотит, даже не разжёвывая. Не устраивающие игрока правила – не повод бросать карты или скатываться до жульничества, рискуя быть из неё исключённым. Приспосабливаться. Искать лазейки. Нужно только захотеть. А он захочет. Инспектор лично пройдётся по каждой бреши в строчках условиях, как только вернёт эту сброшенную фишку назад на игровое поле.

Недовольство, понукаемое маленьким лохматым раздражением, так и свисает с его уголков губ, капризно болтая ножками и сбивая качественно постеленную скатерть невозмутимости. Отлично. Волкодав завидел брошенную кость и радостно набросился на неё, и теперь пора потихоньку пощипывать зверя мелкими глупостями, на которые он, будучи слишком занятым терзанием хребта Сибиллы, не поведёт и ухом. Дотягивается до пластикового стаканчика и хлюпает эспрессо над ухом своего подопечного - недостаточно шумно для прыжка через шёлковую ленточку приличия, зато довольно смачно для акробатических плясок по натянутым стрункам нервов. В общем-то, совсем необязательно вскрывать голову господина Когами тонким скальпелем хитроумных уловок или вычислять ответ по мелькающим циферкам индикатора – чуть приправленная пикантной усмешкой реплика уже отдаёт затхлым привкусом отвращения. Но ведь её не интересует и без того известное содержание, а вот форма подачи неприятного блюда… На свирепую гончую нацепили розовый ошейник с бабочкой и пинком под хвост выставили в зал, вынуждая подносить на смиренно опущенной головке бокал игристого вина. Это почти любезно с его стороны не бросаться на протянутую ручонку, а… предупреждать.

Немного обидно так бездарно обходиться с тактичностью и глухо дёргать сглатывающую желчь охотничью псину за ненавистный поводок. Но всё же этот дымящийся фитилёк надо раздуть до приличного синего язычка – в хорошем пламени плавятся не только числа от посторонних раздражителей, но и постепенно перегорает основа. Как в любом неистовом пожаре – чем выше жар, тем быстрее съедается топливо, и в конце от диких эмоций остаются лишь устало тлеющие угольки с горьким дымом разочарования. Другой метод – никак не противоречащий первому. Напротив, его дополняющий.     
- Мне много чего не нравится. – Пальчики ловко добрались до нагрудного кармана подопечного и плавно вытянули стройную сигарету неприкосновенного запаса. - Однако справляюсь. – Или привыкаю. Табачный дым бессовестным слонёнком топчет лёгкие и дерёт горло, выдавливает из красных глаз солёные грозди и тихонько давит на виски, бросая вызов терпению и ловя на мушку все убеждения, внезапно затянутые густыми клубами сомнений. И первое желание – открыть форточку. Проветрить голову. Отдохнуть от токсичного присутствия. Однако, набрав один раз полную грудь этого чуждого сознанию воздуха, останавливаешься – замираешь в дюйме от оконной ручки. Начинаешь различать в ядовитых крошках сажи частицы… пользы. Разумеется, это обычное баловство – вдохнуть его точку зрения и посмаковать вредную правоту. Баловство. Которое расширяет границы и позволяет видеть дальше, понимать больше. Покуда знаешь КПП, где стоит остановиться, оно не страшно.

Сигарета отправляется в короткий полёт до ближайшего мусорного ведра, а Инспектор наконец отрывает острый подбородок от плеча и, спотыкаясь об слишком длинные протянутые ноги, протискивается к столу с монитором. Лицо обвиняемого на миг сплывает с экрана, уступая место строгому окошку предупреждения об отключении звукозаписи. «Под ответственность Инспектора Тцунемори», разумеется. Лишние показания против Исполнителя, которого она планирует вытянуть из болота потенциальных обвинений, ей ни к чему. И теперь можно спокойно выслушать то самое «что ей точно не понравится». Упрекающие глазки цифрового изображения снова упираются в спину аккуратно присевшей на стол Акане – кажется, что-то такое включено в список «раздражающая фигня», - а ствол внезапно вытянутого из-за пояса доминатора удивлённо зыркает на Исполнителя перед ней.

268. Забавное чувство дежавю. Раз, два, три…

- Пиф. Паф. – И оружие как ни в чём не бывало прячется в свою норку, пока на озорную мордашку выходит порезвиться грустно похрамывающая на один уголок улыбочка - встань они на пути убеждений друг друга в другой обстановке и при других обстоятельствах, игривое «пиф-паф» уже сорвалось бы с дула доминатора. Впрочем, подобным мыслям место в прохладном чулане для долгосрочного хранения. А если всё сложится согласно задумке, под них и вовсе не придётся выделять места. Лишь бы только разговор принял нужное русло, а мухи-раздражалки не перегнули без того пока ненадёжную палку. Кстати о мухах… Опять хлюп-хлюп кофе. Опять дрыг-дрыг ножками. Случайно задеть. – Вряд ли же настолько не понравится, господин Когами. Скорее, это Вам настолько не нравится то, что думаю я.

[nick]Akane Tsunemori[/nick][status]ПифПаф[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2TBZg.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Четверг, 2 мая, 2019г. 18:51:48)

Инстинкт. Рефлекс. Разные, но взаимодополняющие части существа, намеревающегося задержаться в этом мире подольше. От первого человек отказался, второе научился обращать в свою пользу. Редко что вытаскивает эту парочку на свет. Десять тысяч лет борьбы со своей натурой, двести лет программирования и перепрограммирования общественного сознания, а первоосновный код всё ещё не взломан, и тройка другая ненужных команд в строках <reflex> и <instinct> всё ещё умудряется подчинять себе совершенно беспомощное по задумке Природы создание. Творец мира, наверное, не раз сидел в унылой задумчивости своей заброшенной мастерской, с двухлитровой бутылкой сакэ для компании и 666 раз переделанным авторским проектом «Человечество». Размышляя: «Что же, чёрт возьми, пошло не так?!». Где закралась ошибка? Как при отсутствии шерсти эти лысые чудики пережили голоцен? Как на двух тонких ножках что-то делают? Как без когтей и клыков ещё не были поголовно сожраны элитными созданиями? Просчёт, ошибка. Скорее всего, пропустил где-то точку или какой другой знак, когда вбивал в нас ключевые характеристики. Иначе как ещё объяснить этот феноменом, когда обделённая Природой обезьянка голыми лапками держит конец пищевой цепочки, ведущей к самодельному ошейнику вокруг шеи заядлого хищника. Или другой, но не менее поразительный факт из мира животных: обезоруженный Инспектор с декоративными кулачками под грифельным остриём Гончей, чьи мышцы носят далеко не только иллюстративный смысл. Будучи прижатой и поверженной, держась буквально на волоске от прямого удара в мозг, маленькая Тцунемори по-прежнему выше взъерошенного зверя. По-прежнему сильнее в этом взломанном мире, где якобы выживает сильнейший. И сам посаженный на цепь системы Пёс не может этого не знать. Не знал бы – не дурачился бы с добычей. Ключевое отличие мрачного торжества львицы над свежей тушей от мимолётной забавы увлёкшейся баловством кошки. Последняя в конце концов останется с пустым пузом, пинком от хозяина и недоумённой мордой над дыркой в полу, в которую успела юркнуть не терявшая бдительности мышь. Будь это брешь в его клетке, Когами уже давно всадил бы заточенный карандаш по самый ластик. Впрочем, серый кончик всё ещё зловеще подрагивает над сузившимся зрачком. Игра с собачкой. И не более. Игра, которую Инспектор добродушно позволяла. Для заигравшейся животины всегда имеется тревожная кнопка, до которой без труда дотянется мысок вытянутой ноги. Но это её подопечный, и она сама решает - как и сколько с ним играть. С этим не поспорит система, это не оспорит простоватая подпись под листовкой инструктажа по техники безопасности – ничто не сможет заявить с важностью бездушного цифрового голоса «Инспектор Тцунемори, Вы ставите под угрозу общественную безопасность». Да, он её ответственность. Да, любая неосмотрительность и безалаберность с её стороны имеет высокую цену. Да, любая его противозаконная выходка будет её выходкой. Да, да, да. Но есть один важный пункт, который все Инспекторы имеют привычку просто не замечать. Права Исполнителя определяются степенью доверия Инспектора. И эти шесть слов с лихвой заменяют все пятнадцать громких и страшных абзацев про «нельзя», «опасно», «не рекомендуется» и «не допускается».

Рефлекс и инстинкт. Те самые не до конца взломанные коды сложной программы «Человек». И первый посылает уместную команду, как только лопатки касаются пола, а над лицом ухмыляется острый предмет.
Вскинуть руку, чтобы попытаться перехватить другую с карандашом – это рефлекс. Поджать коленки в секундной готовке к группировке – это рефлекс. Широко распахнувшиеся глаза – рефлекс. Страх. Это рефлекс. Но второй код интересней. В отличие от первого к нему не прилагается пояснительной записки с логичными выводами. Он иррационален. Противоречив. Рискован. Глуп, - сказала бы так любая аналитическая система.
Ослабить хватку на запястье с карандашом. И просто оставить руку на напряжённом кулаке. Инстинкт.
Глубоко вдохнуть, тихо просвистеть влажным дыханием сквозь дрогнувшие губы и, прикрыв на секунду ширмой век испуг, взглянуть на своего Исполнителя вновь, с прежней ноткой безобидного озорства на строфе неподдельного спокойствия. Инстинкт.   
Ни единого сомнения о безопасности. Или сомнения о нём.
Инстинкт или нет, но проще называть это именно таким размытым понятием. Заложенное на мысли, абсолютное чувство доверия в подкорке мозга как старая замусоленная закладка, которую уже и не вспомнить, когда и почему сюда положили. А театрально тихая угроза ей на ушко нежно лишь напомнила секундному волнению весом в шесть единиц психопаспорта Инспектора, что оно тут слегка лишнее. Эта несуразная и не вписывающаяся в шаблоны под образом её подопечного… лёгкость. Она выдала его первым.

Ведь Шинья Когами не усмехается, не насмехается и не какое-либо-ещё-смехается над врагом.
Шинья Когами его убивает.

Как и Аканэ Тцунемори. Которая расправляется с врагами и просто справляется со всеми остальными. Включая своего… Нет, уничижительное словечко «пёс» всегда резало слух и совсем не правильно описывало Исполнителей. Скорее… ребёнка. В конце концов, это куда больше подходит под описание её подопечного: большой своенравный и «немного» провинившийся ребёнок, которого она теперь в поучительных целях всюду таскает за собой, контролирует и воспитывает. Да, включая любую выходку своего ребёнка.

И теперь уже не совсем намёк, а вполне явная смешинка в глубине зрачка, не сдержавшись, таки выкатывается на язык верхом на мягкой и чуть заметной улыбочке.

- Элементарно, Ватсон, - всё та же улыбка неловко спотыкается об лениво сыгранную серьёзность интонации, оставляя на лице бардак из доброй насмешки и нелепо собранной важности.  Потрясающий контраст на фоне его непрошибаемой кирпича-физиономии. Смотреть сквозь остриё графита внезапно оказывается куда проще, чем можно было представить – не сложнее чем на водный пистолетик в ручонках соседского мальчишки. И с почти детским любопытством под игрой взрослой серьёзной всматриваться в узоры кофейной гущи на донышке чёрных зрачков, гадая, по какой линии сейчас мчатся его мыслишки. – Под таким наклоном рука навесу продержитсяяя… - слово вязко тянется следом за деланной задумчивостью, пока глазки с оценивающей наблюдательностью детектива пробегаются по плечам, - минут десять? Может, пятнадцать. Хотя, учитывая режим Ваших тренировок и укрепляющие упражнения, я даже предположу, что всю ночь. Но! – и указательный пальчик свободной руки поучительно хлопает по кончику Исполнительского носа. – Ещё есть другие лимитирующие факторы. Пустой желудок, сухое горло. Визит к Морфею. Чешущийся нос. Естественная нужда. Или терпение, - подпрыгнувшие бровки мягко приземляются назад, а глаза тихонько перебираются обратно на лицо подопечного. – Кажется, господин Когами, я справлюсь с этим куда быстрее. 

[nick]Akane Tsunemori[/nick][status]ПифПаф[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2ZzUX.jpg[/icon]

Чистое проявление силы, такое истинное, неприкрытое, почти показательное, но при этом без единого намёка на дешёвый выпендрёж. Так зверь обнимает свободу, так несётся по бесконечным прериям, которые в отличие от четырёх рамок клетки не имеют границ. Дверь приоткрыта, смотритель безоружен – но дальше может стоять охотник с револьвером, укротитель с безжалостным кнутом и камерой ещё более тесной, чем прежняя. Риск. Чертовски велик риск купить сиюминутную свободу за слишком высокую стоимость во всё будущее. Учебники психологии и однотипные академические лекции сослались бы на вопрос свободы и безопасности с очевидным правильным ответом для итогового теста, и в котором сейчас так дерзко ошибался Когами. Любопытно… он тоже когда-то поставил свою галочку рядом с «безопасностью», или, как предпочитала называть её Аканэ, «порядком»? Другая книжка из обязательной библиотеки любого Инспектора, по современной теории психологии, уже определила бы поступок Исполнителя как иррациональный, презрительное и животное возвышение чувств и эмоций над рассудком и сознанием.   

Только в его прикосновении не ощущалось ни капли чего-то осуждаемого или неправильного. Он был… живым. Ты видишь истинное великолепие волка лишь в его стихии, вдали от искусственных деревьев и навязанного распорядка зоопарка. На воле зверь не будет лениво поглядывать на тебя из-за стекла пустыми глазищами – взор будет гореть диким огнём, единственным для него судьёй и двигателем. Да, он бежит на тебя, рассыпая искры из переполненных обидой зрачков. Хватает окрепшей и чётко знающей свою цель лапой. Прижимает к себе своими правилами не совсем игры, жадно, настойчиво, бескомпромиссно. Не грозит, а совершенно точно намеревается поглотить – в том виде и в том темпе, в котором захочет, не зная и не желая знать о чьих-то ещё законах. И нет смысла отрицать этого естественного трепета прижатой к земле добычи, взявшее верхнюю октаву поющее сердечко за судорожно вздымающейся и опускающейся грудкой, сжавшиеся кулачки и напрягшееся тельце в отчаянном рефлексе самозащиты. Эти беспорядочные стада мурашек, разбегающиеся в панике от разряда с кончика его губ над уязвимой и слишком открытой точкой пульса. Трепет на грани страха. Но выше и куда властней восхищение, парализующе красивое воплощение независимости. И одной непропорционально большой частью своего хвалённого рационального сознания ты хоть на миг, но хочешь, чтобы тебя забрали, всю, полностью. Только чтобы продолжать наслаждаться этим редким и по истине прекрасным явлением – обращением шавки системы в свободного волка.

Кто готов пожертвовать свободой, не достоин ни свободы, ни безопасности. Почти криминальные слова, и почти единственные имеющие смысл сейчас. Подлинная жёсткость вместо обязательной сдержанности – тот ответ, который хочешь, а не должен, дать на обиду и оскорбление. И эта не особо тщательно, порой просвечивающая, но всё же прикрытая самоконтролем ярость теперь бьёт полным ключом, обжигая Аканэ с головы до ног. Ярость отчаянного желания доказать свою непреклонность. Ни перед бюро, ни перед Сивиллой. Ни перед Инспектором Тцунэмори или её желанием, таким же отчаянным. И не уступающим по ярости. Спасти тебя, принципиальный дуралей. Эта хищническая жадность, с которой Когами втягивал её пресный и простой запах, с которой держал за загривок… Эта опасная гамма слишком крепкого кофе и слишком крепкого табака… Эта раскалённая лава по венам, стекающая в бушующий океан в районе живота… Они подманивают, подбивают на достойный ответ, и тело, в первую очередь инстинктивно подчиняющееся чётким и ясным эмоциям нежели ещё несформулированным и замыленным мыслям, уже вызывающи подаётся вперёд, грудь охотно жмётся к его согнутой руке, а дрожащие пальцы цепко хватаются за массивные плечи. Дерзость пряного дыхания, прямота решительных мыслей, настойчивость вездесущих рук – всё в нём заражает азартом и манит нырнуть в его игру. Настолько удачно, что задержавшийся на губках аргумент рациональности сам охотно расплавляется между спорящими без слов языками. Ммм… нет, свобода не сладкая – она с резким вкусом безнадёжности, пикантной ноткой преступления, хрустящей корочкой справедливости и ядрёным соусом безнаказанности. Она с его вкусом…

И всё же. Рассудку требуется время, чтобы собрать рассыпавшиеся под сквозняком внезапных побуждений бумажки настоящего и единственного имеющего смысл желания. И времени на это потребовалось малость больше, чем рассчитывала Аканэ. Но вот мысли снова разложены по своим полкам, и слишком знакомая печальная картина вновь висит в центре ментального кабинета: волк прекрасен в облачении своей свободы, но лишь на мгновенье, отделяющее его от серебряной пули охотника. Когами готов заплатить своей шкурой за эту секунду. Но не она. 

Потому здравый смысл, отряхнувшись от мимолётных пылинок вдохновения и отрезвев от хмелящего дыхания, резко приказывает пылким ручкам ослабить хватку и снизить нарастающий меж губами градус. Её роль на этой картине не второй резвящейся волк, а прижатый к земле дрессировщик – который вопреки трепету и восхищению должен довести эксперимент… нет, операцию до конца. Эксперимент означал бы не гарантированный результат с неизвестным исходом. А инспектор слишком настроена на победу, чтобы потерпеть неудачу своей почти доказанной теории. Теория, которая вытащит его из собачьей конуры и бесполезных принципов. Вернёт на заслуженное место. Отдаст если не подлинную, то хотя бы мнимую свободу.

Грубая, но не чёрствая ладонь до сей поры вжимавшая Инспектора в широкую грудь берёт новый курс и целенаправленно движется вниз по судорожно изогнувшейся линии талии. Вторая с крепкой нежностью выжимает из горлышка сдавленный и столь уместный для ситуации стон, который он тут же заглатывает и уже вытягивает новый, хриплый и слабый от нехватки воздуха и дымящейся страсти. Крепче… Испей. Вымести всё, что так долго копилось внутри. Добравшаяся до перевалочного пункта на границе блузки рука выпускает новую горячую волну, медленно пробегающую по всему телу и оставляя позади себя изнывающий холод, везде, кроме тех мест, где они соприкасались. Все центры системы резко переключили своё функционирование лишь в точки соприкосновения. Сердце колотилось только о его пальцы, впившиеся с новой рьяностью губы и тяжёлую грудь. Волк между тем пьянел яростью, тем больше, чем отчаянней она пыталась свести ватные ноги, чем беспомощней елозили тонкие руки по крутым плечам. Как будто бы пытаясь оттолкнуть. Шире… Неумолимость, с которой его колени разводят дымящиеся бёдрышки, только подливает керосин в печь, где уже томились и с издевательским удовольствием прожигали насквозь колкий страх и тягучее возбуждение. Имеется в этой роли свой тонкий и извращённый шарм – отдаться полностью на расправу своему любимому зверьку, позволить ему выместить на себя весь наваристый бульон из злобы и отвращения к её убеждениям, обиду, ненависть, каменное нежелание вписываться нуликом в чью-то матрицу управления. Хочется, чтобы жёсткая ладонь смыкалась ещё более тугим ошейником. Чтобы трещащая юбка остервенелей впилась в кожу. Чтобы ошалевший волк нетерпеливей и грубей сорвал с тельца последнее достоинство, обнажая, открывая, бросая на глумливое растерзание неловкости, поджигая стеснительность багровыми огнями и самозабвенно сжигая чувство собственного достоинства в холодном воздухе офиса, пронизанном его тлеющим вниманием к стыдливо топорщившимся соскам и беспомощно распахнутым влажным лепесткам.

Забрать все гневно клокочущие эмоции, циферку за циферкой. Все до одной. Все… Пока во взбешенном звере не останется ничего, кроме тяжёлой тишины смирения. После бури всегда следует покой. И чем буря яростней, тем светлее за ней небо.

Губы ловят мгновенье на кратковременный побег – но достаточный, чтобы ещё раз ткнуть в волка дразнящей палкой чрезмерно самоуверенного дрессировщика. Окончательно и бесповоротно взбесить.

- Почти испугал... почти.

Все, мне нужно, чтобы ты выместил на меня все… все 168 единиц.

[nick]Akane Tsunemori[/nick][status]ПифПаф[/status][icon]https://funkyimg.com/i/2ZzUX.jpg[/icon]