Война между двумя городами-братьями как будто бы закончилась, но уже слишком многие шептались, будто по ту или иную сторону тайком возводимых баррикад готовится что-то решительно-грандиозное, ужасающее-разрушительное и еще что-нибудь предельной степени как тревожное, так и расплывчатое. Явно недостаточно, чтобы заставить Совет заниматься этим вопросом всерьез, но вполне на нужном уровне, если хочешь держать оппонента в тонусе - заставлять пристально следить за малейшими колебаниями тех ниточек, которые сам любезно вкладываешь в лощеные и ухоженные аристократические руки, настолько же чистые фактически, сколько запятнанные кровью фигурально. И в этом заключалась их главная слабость: никто из власть держащих там, наверху, уже давным-давно не отдавал непосредственных приказов сделать то, что требует ситуация - бунт на мостах больше чем десятилетней давности не в счет, на стихийное бедствие пришелся стихийный ответ, а ситуацию едва ли хоть кто-то контролировал.
Теперь же сияние мрачными фиолетовыми потоками неумолимо распространяется по каждой жилке Зауна, захватывая в свои завораживающие тенета все больше причастных: и вовсе необязательно принимать его внутрь себя, чтобы стать еще одним звеном в цепи, которая до поры и времени сдерживает бешеного зверя.
Скоро придется спустить вожжи. Отворить клетку. Его разум был вполне способен придумать еще с десяток-другой особенно подходящих под контекст оборотов, но сути бы это никоим образом не изменило. Тебе придется ее отпустить. И если с этой частью плана у него не наблюдалось проблем, которые, пусть даже и временно, не могли бы решить в разных пропорциях стопка крепко виски и горькая сигара, то с другой половиной...
А ей придется отпустить тебя.
Силко ненавидел искренне и яростно те планы, исполнение которых не мог контролировать в полной мере от первой до последней букв. В самый решающий момент партнеры подводят, друзья предают, а названные браться всаживают пяток сантиметров щербатой стали куда-нибудь в щель между ребрами - и хорошо если только один раз. Нет, недаром еще во времена, когда этого города не наблюдалось даже в проекте, некий достаточно умудренный жестоким опытом засранец (иные просто не доживали до тех пор, когда их изречения становились наследием всей ничтожно малой и при том пытающейся делать выводы из своих ошибок части человечества) как-то заявил нечто в духе "хочешь сделать хорошо - сделай сам".
С таким же успехом можно было бы попытаться играть в смертельную рулетку с поправкой на то, что пистолет будет взять не револьверного типа, а казнозарядного, при том делая ставку исключительно на то, чтобы механизм заклинило. Человечество еще попросту не придумало синонимов к сочетанию "хуже худшего", а именно этим грозило обернуться все предприятие со значительным креном на чаше невидимых весов в ладонях ехидно улыбающегося провидения - еще одной незримой силы, существование которой до последнего всеми силами отрицаешь, но поневоле вспоминаешь в моменты, когда буквально все идет наперекосяк.
А с Джинкс...
Временами ему казалось, будто он только делает вид, что способен контролировать ее. Девочка выросла вместе с игрушками, а с игрушками выросли и последствия, и, честное слово, ничуть не реже ему порой думалось, что куда проще и спокойнее он бы пережил этим самые последствия именно в том качестве, которые вкладываются в это слово значительно чаще иных вариантов, но... кого ты обманываешь?
Он не переносил спокойно ничего из того, что по идее вообще не должно было его волновать в отношении этого стихийного бедствия, с трудом запихнутого в небольшую тушку с двумя длинными косами (на которых он чуть не повесился пару раз, пока они оба учились их заплетать). Не слишком-то легко подобрать в памяти по-настоящему плохие моменты, пока ему становилось хуже, чем когда приходилось вытаскивать из нее первый осколок пули, прижигая рану сигаретой; учить ее зашивать саму себя только что облизанной язычком зажигалки иголкой с кое-как очищенной нитью... проклятье, даже когда она жалобно хныкала, пока ему приходилось обрабатывать мазью через черт знает какой инструмент выведенные татуировки, он был готов на месте перегрызть глотку любому, кто сунулся бы в его кабинет и увидел его девочку слабой.
Иначе бы ее просто сожрали.
И сейчас сожрут, если не возьмется за ум. Сильная, смелая до безбашенности, но все еще надломленная изнутри - она заберет с собой в могилу как минимум половину этого города, и все же... это будет конец. Еще более удручающий, чем у старины Вандера, если на то пошло.
Он строил шаг за шагом мост в мир, где такие, как она, не должны были больше являться на свет, но по ужасающе злой иронии главный инструмент к тому в его руках практически окончательно слился с целью: буквально, ему предстояло отстоять в бою новый мир для нее, где ей же не было места - какой же, блядь, бред, если хоть немного пошевелить последними извилинами.
Он стареет. Так хочется свалить все на возраст и этим поставить иллюзорную точку в отнюдь не риторическом вопросе. Временная мера - и чем чаще ее используешь, тем короче периоды облегчения и тяжелее отходняки, после которых волком хочется выть от бессилия. Период компромиссов закончился давным-давно.
Они не занимаются сентиментальной показухой, выдавая друг другу ярлыки по типу "отец" и "дочь". Слова не слишком-то помогают залатать такие изъяны в душе, так чего ради разыгрывать спектакль, где роли и так известны, а декорации изъеденного химтеком города-полупризрака вот-вот сменит вопящее пепелище? Он будто бы готовил ее к этому, но сам...
От дочерей одни только беды.
Есть что-то завораживающее в том, чтобы наблюдать за тем, как она работает. Севика не раз повторяла что-то в духе "эту энергию, да в нужное русло", но... созидание никогда не занимало место на вершине пьедестала в человеческой природе там, где сама эта природа была искажена до неузнаваемости, накладывая вновь и вновь множество правок и вето даже на самые обыденные желания и потребности.
Могла ли бы она с таким же воодушевлением творить нечто способное сделать жизнь Зауна немногим лучше, если бы только он позволил раскрыться ей с иной грани? Ответ был удручающе очевиден: все, что попадает в его тень, все, на что обращается его взор - все обращается либо пеплом, либо красками куда мрачнее и гуще, чем самых смелых представлениях Пилтоверских абстракционистов.
Прости.
Губы беззвучно шевелятся, пока единственное слово не испаряется тонким облачком белесого пара - тут чертовски холодно, как она вообще способна находиться здесь при такой температуре? Вот только ткнувшееся где-то в районе сердца желание осторожно подойти сзади и накрыть ее плечи расправленным пальто быстро гаснет о простое понимание: скорее всего, заслышав шаги за спиной и увидев чью-то тень, Джинкс быстрее высадит пол обоймы в его сторону, чем оценит этот внезапный жест заботы.