Вы когда-нибудь бывали в картинной галерее Митры? Ежели бывали, то поймёте о чём идёт речь, но ежели нет, то вам сейчас всё расскажут — и тогда вы поймёте. Там, в галерее, под расписными потолками в окружении кипенных стен и мраморных полов, в которых можно было увидеть собственное отражение, было выставлено сотня и сотня картин, начиная от абстракционизма и заканчивая сюрреализмом.

Однажды в зал, где были вывешены полотна с изображением реалистичного искусства, под покровом ночи проник человек — не то обычный вандал, не то непонятый художник, чьи работы отказались выставлять — и он по лёгкому мановению твёрдой руки стал рисовать поверх картин, воплощая на холсте страшный сон человечества, в котором Стены начали падать.

И сейчас, смотря на покинутую человеком Шиганшину, казалось, будто оказался в картинной галерее Митры, в том самом осквернённом недоброй рукой зале, где по обыкновению ожидал увидеть запечатлённую при помощи холста, кисточек, масленых красок и мастерства художника самобытность дальних регионов, но вместо этого — ужас: пробитые ворота, бродящие по ныне мёртвому городу титаны с очеловечено-перекошенными лицами, раздавленные и растерзанные тела, багровые лужи и алые брызги — всё, что осталось от человека до первого дождя.

Однако это — не галерея, вокруг — не испорченные картины, а реальность, что ни на есть самая настоящая, и в этой реальности человечеству улыбался своими ровными рядами зубов только гигант с бездонным желудком, и совсем не по другую сторону Стен. Совсем. Жители ныне брошенной Шиганшины одними из первых прочувствовали это на себе, и здесь наслушавшиеся за многие годы пренебрежительного к своей структуре самого… разнообразного разведчики могли бы позлорадствовать, но никто не злорадствовал. Совсем. Вторыми оказались крестьяне близлежащей небольшой деревеньки — всего двадцать домиков и все — пустые.

Нанаба натянула поводья, и мчавшаяся галопом лошадь перешла на шаг, покуда вовсе не остановилась перед вереницей раздавленных и разорванных тел, багровых луж и алых брызг, но скоро даже этого не останется — придёт зверьё да растащит останки по своим норам, а дождь обратится в кровавые ручьи.

Нанаба, чьё сердце давным-давно перестало откликаться на смерть товарищей промолчало даже теперь — при виде того немногого, что осталось от гражданских, засунула сложенные кольцом пальцы в рот — и засвистела. Однако ответом ей были эхо, вой ветра и ожидаемая мёртвая тишина — ни одна дверь двадцати одного домика не скрипнула, и никто не вышел навстречу разведчикам — некому было выходить.

Нанаба взялась за поводья, пришпорила кобылку и помчалась вслед за товарищами, которые не стали её дожидаться. Те ушли на немного вперёд — даже полкилометра не было, но если знать заранее, что за те недостающие пятьсот метров один из разведчиков успеет сыскать свой покой, то… То, что тогда?

Вот — рядовые нырнули в лес.

Вот — раздался не предвещающий ничего хорошего свист.

Вот — в лес нырнула она и почти сразу натянула поводья до упора, едва не столкнувшись с исходящим паром титаном и тем, что когда-то было товарищем, но теперь — всего лишь половина тела.

«Где второй?» — хотела было спросить Нанаба, но не успела — второй сам дал о себе знать: то ли неосторожным шагом, то ли неосторожным движением, а возможно то было всего лишь обострившееся за годы опасной службы в разведке чутьё, которое тихонько шепнуло «сверху». И Нанаба возвела глаза к нему, чтобы там, на фоне зелёных кронов и с трудом пробирающихся сквозь густоту листвы и солнечного света, увидеть рядового Бернера — живого и невредимого, по крайней мере, на первый взгляд — и больше никого и ничего, по крайней мере, на первый взгляд.

«Лошадь потерял», — поняла Нанаба, но вслух сказала иное — не настолько оскорбительное для любого разведчика:

— Лошадь ускакала? Спускайся, — спешиваясь, велела Нанаба и приблизилась к рядовому, кажется, Катце, — будем передвигаться на одной пока либо не найдём, либо не вернёмся за Розу.

«Да чтоб тебя!» — в сердцах воскликнула Нанаба, осматривая газовые баллоны Катце, но те были повреждены и потому никакой доброй службы сослужить больше не могли.