Райнера и Бертольда называют монстрами и предателями. На них смотрят с ненавистью. Им под ноги плюются ядом и желчью.  Имир называют с о ю з н и ц е й. Ей не доверяют, но хотят верить, потому что им нужна правда, а у Имир правды столько, что хватит на пару жизней. Имир говорит себе, что выбрала нужную сторону. Что это был верный поступок. И усмехается в своё отражение так лживо, что сводит скулы. Имир знает, что Райнера и Бертольда допрашивают почти круглые сутки. И что на допрос эти пытки походят лишь отдалённо. Имир глядит в лица солдат, видит, почти осязает – они носят в себе воспоминания от смертей товарищей в день, когда ворота Троста пробили, и ненавидят, всем сердцем ненавидят двух подростков в цепях. В этих глазах, затуманенных яростью, Райнер и Берт – олицетворение всего того кошмара, связанного с гигантами, того ужаса, боли, потерь. Райнер и Бертольд не ценные заложники и источник информации. Они – символ смерти.

Символ ненависти.

Имир говорит себе: мне всё равно. Утверждает: наплевать. Молит: неважно. И думает без конца, под каким предлогом ей попросить о встрече с Бертольдом. Именно с ним, не с его лучшим другом. Брауна весело дразнить, в нём интересно копаться, пальцами выхватывая из-под скорлупы прячущуюся мякоть. Но он не даст ей того, в чём она нуждается. Он не даст ей возможности объясниться, потому что объясняться придётся со стеной, с бронёй, под которую нужно ещё постараться пробраться, чтобы получить хоть какую-то отдачу. Бертольд – другое дело. Он мягче.

У Имир внутри сто нитей, сбитых в один клубок. Не выбраться. За одну потянешь – лишь сильнее сдавишь, запутаешь и сожмёшь воедино. Имир разобраться не может. Она не понимает. Не хочет признавать, зачем ей вообще понадобилось говорить с Бертольдом, зачем ей нужно увидеть его, зачем вообще пытаться. Она знает – сделай шаг, и откроешь дверь ещё большим сомнениям, а сомневаться в себе Имир не привыкла. Её злит это чувство, это проедающее кожу и вены раскаяние, её злит сам факт того, что она думает о том, что был другой выход, другой итог, другой выбор. Имир злится на себя, злится на Райнера и Бертольда, которые вызывают в ней весь этот конфуз. Ей хочется совладать уже со своими чувствами, прийти к консенсусу с собой. А для этого ей нужен Фубар.

Ей нужен разговор начистоту.

Ей нужно убедить себя в том, что она не ошиблась.

Солдатам Имир предлагает свою помощь. Хотя знает, что им не нужно признание Райнера и Берта, им не нужны их слова, их правда, они нуждаются лишь в возмездии. Но солдаты – люди. Им тоже свойственно сомневаться в своих поступках и в собственной логике. А ещё солдаты следуют приказам, а Имир знает, куда надавить. Знает, к чему стремится легион разведки, держащий сейчас в цепях двух шифтеров. У неё есть правда, много правды, но о том, с какой целью и ради какой миссии пришли Райнер, Бертольд и Анни, ей неизвестно. Поэтому они должны заговорить. Имир предлагает помощь, зная, что Райнер ничего не скажет, а Бертольд скажет только тогда, когда сдастся его друг. Имир не верят, ей не доверяют, но хуже от какого-то разговора вряд ли будет. Да и вдруг она действительно сможет развязать Колосу язык?

Имир останавливается у решётки. Камера, в которой заперт Бертольд, маленькая, сырая и мрачная. В тесноте, в наручниках, в тишине собственного бескрайнего молчания он находится вот уже... Сколько? Пару недель? Имир не видит каких-либо ссадин или синяков, что и не удивительно – регенерация забирает всё, стирает любые следы, любые доказательства, но кто как не Имир знает: регенерация не избавляет от боли, от памяти о ней. Каждый удар, разбитый нос, сломанные рёбра, внешние повреждения, внутренние, даже грёбанная отрубленная рука может вернуться на место. Шифтеры – воистину лучшая игрушка для маньяков. Но получить возмездие таким способом не выйдет. А потому солдаты злятся. Они бьют их и ничего не получают, никакого облегчения, ни-че-го. И злятся сильнее. Бьют сильнее, пока ярость не доводит до исступления, прежде чем устать. Люди всё-таки зависят от выносливости.

– Привет, Бертольд, – она улыбается, как будто они давно стали закадычными друзьями, но намеренно лживо, в голосе хорошо чувствуется насмешка, привычная – въелась в Имир. – Я смотрю, ты тут с шиком устроился. Тебя пока на свидание позовёшь можно пять кругов ада пройти, а тут ещё и охранники. Явно боятся, что я тебя куда-то выкраду.

Слышатся смешки двоих солдат, торчащих у камеры, как сторожевые псы. Идиоты. Имир вторит им, смотрит на них и улыбается, им всем смешно, весело. Имир хочет, чтобы эти ребята поверили, что она не заодно с Бертольдом и ничего, абсолютно ничего тёплого к нему не испытывает, потому что только так можно будет убрать их чуть дальше и заполучить больше свободного места. Больше открытого пространства для личного разговора и слов, которые услышать должен только Берт. Никто больше. Поэтому Имир смеётся, нагло, развязно, так, что едва ли самой не становится противно. И молит всех неизвестных ей богов, чтобы Бертольд не поднимал на неё глаз, чтобы не видел и чтобы не видеть ей.

– Эй, ребят, можете постоять на стрёме? Чтобы никто не увидел, как я этому ублюдку в лицо плевать буду, а то ведь неэтично, ещё заставят извиняться перед ним потом, – такое дебильное предложение, но у парней, видимо, одна извилина на двоих, потому что они кивают и отходят чуть дальше к выходу.

– Вот болваны, – говорит так тихо, что слышно совсем едва, а потом взгляд Имир возвращается к Фубару, и она меняется в лице, теряя всю прежнюю насмешливость и издёвку. – Ты всегда гостей такой кислой рожей встречаешь?

О чём говорить? Что спросить? Зачем?

Больше не наедине с собой, Имир все свои эмоции и чувства притупляет, сглаживает углы, чтобы держать себя под контролем, пока на неё кто-то смотрит. Имир вроде бы и плевать, но ей не хочется показывать кому-либо, что её поступок, её решение сейчас отзывается в ней тайфуном сомнений. И тем более ей не хочется показывать этого Бертольду. А ещё ей не хочется, чтобы он задавал вопросы. Чтобы он спрашивал, зачем она пришла и что она сама думает обо всей этой ситуации. Потому что Имир не знает. Она, чёрт возьми, нихрена не знает, даже если делает вид, будто одной лишь ей известен секрет всего мироздания. Имир не знает и ищет способ доказать самой себе, что она не ошиблась тогда. Не ошиблась в тот момент, когда Бертольду и Райнеру можно было помочь. Когда помочь им могла лишь она. Имир не святая, она тонущих котят не спасает, и насрать ей с высокой колокольни на то, что о ней думают другие. Но Бертольд и Райнер провалились из-за её решения. Да, их план изначально трещал по швам, они же сущие идиоты, один нездоровый на всю голову, а второй мягче и податливее пластилина. И всё же она очень не хочет винить себя за то, что отвернулась от них, когда могла помочь.

– Ты ненавидишь меня, Бертольд?