Всемогущий явно не торопился за собой прибирать – ещё бы, сперва поползать с веником по всем уголкам гнилого города, который был ею так услужливо продезинфицирован от всей этой чумной падали. Что, никакого «особого отношения»? Даже не заслужила своего VIP пропуска на чёртово колесо вне очереди? А. Нет. Добро пожаловать на первый круг ада. Червь бессилия уже во всю делил свою трапезу из ещё не успевшей остыть гордости с беснующей гончей ярости, дерущей её тупыми клыками за неимением лучшего харча. Какой же забавный закон физики принял для неё Великий: сосуд пуст, не наскрести и капли праны на элементарное движение разбитыми губами – Всемогущему же совсем не хочется лицезреть насмешливую ухмылку, согласитесь - куда привлекательней блаженная улыбка жареной курицы на вертеле, -  однако выкинуть эту дырявую амфору из своего драгоценного французского сервиза Он вовсе не спешил. Оставил ломаному телу и душе ровно столько сил, чтобы она не успела сбежать с намечающегося крысиного пиршества. О, а может Великий решил придерживаться классики и подавать блюдо повторной термической обработки? Ведь всего парочка дней, и эта шваль отыщет в руинах попутавшуюся с Люцифером еретичку и потащит её на костёр. Хоть бы одна ещё живая крылатая тварь вспомнила про мамку. Сожрали бы, детки. Но лишь гулкое эхо блуждающих в смоге рваных крыльев ей ответ. … Паршивые вышли отпрыски.

Какая жалость, что без подпитки занавесы век так и останутся опущеными – сколь чарующий открылся бы вид на обугленные кости лицемерного храма, поперхнувшегося собственной стряпнёй. А тихая колыбель багровой Луары, качающей догорающий силуэт горделивого города... До чего же хочется потешиться идеей, что оставленной художником едкой кляксы на полотне истории достаточно, дабы сей многогранный, писаный её кровью пейзаж, обратился в плоский мир чёрного квадрата. Закрыть книжку на этой главе и вместо тысячи лишних страниц продолжения написать воображением что-нибудь элегантно броское, вроде «И вместе с ней под толщей сажи задыхалась последняя надежда однажды великой страны». Разумеется, это всё снисходительные реверансы фантазии хорошенько притоптанному поражением и сброшенному с пьедестала эго, которому куда приятней было бы немедленно попасть вместе с душой на раскалённую сковороду дьявола, чем дожидаться развязки драмы. Всемогущий таки подарит им счастливый конец вопреки своим пугалкам о божественном воздаянии за искариотский грех.
Захлопните… захлопните к чертям – всё разрушено, всё падёт. Поздно спасать, поздно исправлять – чёрная метка не позволит этому гнусному краю выкарабкаться из желчи и встать на ноги. Да. Ещё немного, заплыть чуть дальше в бардак навязчивой идеи и затеряться…

…
И всё-таки какая-то мразь тянет, собирает радостно захлёбывающиеся в долгожданном забытье мысли в самодовольный кулак – бессовестно сдёргивает тщательно кутающее сонную голову одеяло на милость слепящего луча ясности. Тонкая струйка живой энергии обжигает вены, как постепенно добирающийся до заглохших моторов электрический разряд заводя один за другим рецепторы и подключая нервную систему к главному центру управления и наблюдения. Что мгновеньем ранее висело какой-то неудобной тяжестью сверху теперь отдаётся сотней болезненных импульсов по всему телу. Напоминая каждым саднящим ударом: она здесь, она тут… её никто не отпускал. Где… где этот паразит…? С глаз тёмная шаль сползает куда неохотней, чем с молящего… Нет, требующего, - открытого финала сознания. Впрочем, соколиное зрение тут излишне – достаточно просто повернуть ключик и запустить логику. Кто ещё способен с паршивой заботой утреннего будильника продлить этот выгул по стекольной крошке?

- Грешно злорадствовать. – Выцарапать приветствие на всё ещё мутном силуэте её «спасителя» ухмыляющимся лунным серпом и в насмешливом гостеприимстве расправить обожжённые крылышки. Горький смешок встаёт комом в сухом горле. Вот он, перерубивший канат триумфа поганец за юбкой «святой мученицы» - жирная кость пред изголодавшим львом, желающим расплаты. Впрочем, этот образец несколько отличается от гипсовых экспонатов со святошеской выставки чистого и праведного – хоть не прикрывает свою дешёвую эгоистичную цель противостояния ей ярким лаком пафоса о всепрощении и вселенской любви. Досадный вопрос интересов, траектории которых пересеклись в точке икс и всполохнули перекрёстным огнём. Не рвись она так прочь из этой оперы, чью концовку намеревалась оставить под благословенной шапкой неведенья, позволила бы любопытству поиграться с теориями: поноси и поиспользуй эти решительные глазки та благая рука, чьим командам он сейчас преданно прислушивается, а потом брось за неудобством и исчерпанной надобностью, скажем, в её мстящих объятиях… Неужто корячил бы физиономию смирения и молча глотал мышьяк несправедливости? Занимательный вопрос, но не к этой жизни: сейчас Фуджимару представляет для подбитого дракона только один интерес и только с одним применением - опустить слишком тяжёлый для ослабшей руки занавес. Дело за малым – правильно настроить инструмент на нужную задачу. – Но это ведь всё, на что горазд мальчишка. Смотреть, упиваясь приторным винишком благородства. – Голосок шкрябает по горлу как по наждачной бумаге, но чёрт с ним – осталось не так долго до завязки. Хоть насладиться красотой игры и переливом истинных красок чахнущего под чьим-то неблагодарным начальством зверька, прячущим зубки под намордником мнимого кодекса. Сорвать эти стягивающие ремешки геройской чести и благородства… Спровоцировать атаку полудохлой мышкой перед котёнком, раздразнить и получить своё. Позорно дрожащая рука осторожно добирается до воротника под разбитыми доспехами и с очевидным усилием оттягивает его вниз – до чего же омерзительно это чувство слабости, когда ей может бросить вызов простой кусок ткани. Ещё немного – идеально. С трудом, но грубые нити уступают её настойчивости и оголяют нужное место. Лёгкая издёвка убедительно дёргает за уголок губ как за колокольчик вызова, ожидая немедленной доставки расправы, пока острый конец перчатки выцарапывает дразнящий крест над сердцем.  – И не более.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Среда, 18 сентября, 2019г. 13:10:24)

Имей она удовольствие ознакомиться с кулинарными книжками изысканной французской кухни, уже давно почувствовала бы себя пышным багетом, изощрённо взбитым пекарем и уложенным на раскалённый противень для утомительной выпечки под температурой за двести. Мягкий и почти пустой внутри. Дерзко хрустящий румяной корочкой снаружи. Одно ленивое движение рукой - и полетят крошки.

Хуже овощного рагу - разваренная в собственном соку тыква хотя бы пребывает в блаженном неведении о взметающейся над ней вилкой, киснет и киснет в жидком пюре своих некогда мыслей. Но здесь каждая клеточка серого вещества осознаёт и ощущает изнурённый голодом жадный лязг хлебного ножа над уязвимой мякотью - до последней крошки понимает свою беспомощность, черствеет в собственном бессилии.
Громкие и смелые слова бьются бестолковыми болонками о невозмутимо холодную решётку - Фуджимару едва ли скрипнул калиткой на их вызывающий вой, кажется, даже не  замахнулся на них граблей, продолжая с немой любознательностью наблюдать за стачивающимися об равнодушие когтями и захлёбывающимися бешеной пеной пастями.
И «ведьма» опустошает последний флакончик яда, смех - отчаянный дребезг стекла о стальную рукоять в обезумевшей надежде царапнуть осколком за нужный шнур - перерезать пут и наконец уже обрушить на себя долгожданный меч Архангела, небесную кару, Возмездие и все прочие неоригинальные божественные наказания, что Он приготовил для своей потерявшей надобность рабыни. Впрочем, Всемогущий не ладил с месье Смертью и тщательно пытался завернуть свою дань в наиболее привлекательный вид - жареную, отбитую, маринованную посылку врата ада в конце концов принимали.

- Ах, так трудно прикончить любимую мордашку? - за звоном истерического хохота бьёт хрустальными копытами безысходность и торопит, спешит, мчит - пока его всегда ровную гладь безмятежного лика беспокоят её как луна недоступные и далёкие эфемерные ласки. Идиот, что ждёт взаимности от неба. И тот самый случай, который нельзя упустить - пока голубок любовался заигрывающей зарёй, под лапками расходилась сухая земля. Слишком мало успели выдать эти бьющие праведной решимостью глазки. Слишком однобоко мелькала его цель. Другого волдыря не отыскалось - остаётся только лезть корродированным кинжалом под больное ребро и ковырять, рассчитывая на условные зарисовки планов с внемасштабными идеями.

Что он, пытается узнать сладкую мелодию дорогого золотого сердечка, которому великодушно простили грехи с рассрочкой в несколько столетий? Посмертное бессмертие, запоздавшие благодарности вместе с кривыми каменными изваяниями на шумных площадях и синтетическими цветами в ленивых волнах Сены. И чёрствая горбушка «мерси, но подавитесь», щедро сдобренная жирным слоем сладкой мести - большего распростёртой ладони по устало вздымающейся груди с кровавым автографом нечего ждать. Она не та.  Ни ему, ни кому-либо ещё не следует об этом забывать. Как и не стоит путать терпеливо принимающую мнимым достоинством все пинки под хвост от неблагодарного хозяина шавку с обманутым и пойманным на цепь хозяйской трусости драконом.
Она любезно напомнит. Ты не тратишь жизни на попытку укротить или выдрессировать опьянённую бешенством зверюгу. Ты её усыпляешь.

Яд Грааля изъедает плоть - не видишь, но он просачивается незримой кислотой к самой кости и с упоением вгрызается в ткань сотней маленьких зубиков, ненасытная стайка из всех видов и подвидов боли, каждый из которых норовит показать себя ярче и пестрее остальных. Посторонние ощущения едва ли проходят регистрацию в нервной системе - проскальзывают незамеченными и едва ли стоящими штрафа зайцами, коих рецепторам даже некогда встретить. Но созвать стаю резкой вспышкой агональных огней - нехитрое дельце. Самое сложное - это заставить мышцы выдавить из себя усилие и подтянуть тряпочную лапку к поражённой «священным» прикосновением руке на груди. Как у неё не получится: из уже мятого и запятнанного чернилами листка бумаги улыбка складывается кривой, уголки не совпадают, а искренность ныкается по косым складкам. И всё же это подобие «оригинальной» физиономии выходит куда успешней, чем можно было ожидать. Почти идеально выдержан изгиб сочувствия, почти правильно прикрыты блестящие глазки, почти готовятся просвистеть что-то из ласковой оперы приоткрытые лепестки избитых губок. Почти с убедительной робостью наползает хрупкая ладошка на мозолистую руку и нежной змейкой с припрятанным зубом переплетает пальцы. Тук-там-тук, и только отказывающееся ломать примитивные комедии сердце требовательно долбится снизу и скулит, мечтая о неотложном увольнении с немедленным аннулированием всех рабочих документов по делу о гордости, унижении и справедливости. Остановите, остановите, остановите!

И мягкая лапка оживает, бумажная улыбка мнётся в оборванную радугу из трёх остывших цветов, коготки смачно пробуют брызнувшую из-под кожи кровь и вгрызаются, глубже, пока не упираются в самые корешки нервов. И вжимает мирно покоящуюся лапку в подскочившую в триумфальном вдохе грудь, направляя весь поток праны на единственное движение с единственной целью. Остановите.

- Не совсем она, да?
Крепче, глубже, больнее. Укол в тело. Укол в сознание. Чёрная игла, сколько её ни выкручивай и ни затупляй о бетонную стену, побежит дальше по венам, коль вовремя не сломать её пополам. А она побежит мстительной и неприятной рысцой по самым зыбким и ненадёжным тропкам. До самого конца, пока не вынудит остановить эту затянувшуюся в конопляных минутах позора прощальную сцену казни.
Ну же, мальчик. Это так просто.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Среда, 18 сентября, 2019г. 13:10:16)

Take me to church.
I’ll worship like a dog at the shrine of your lies,
I’ll tell you my sins and you can sharpen your knife,
Offer me that deathless death.
Good God, let me give you my life.

Милосердие. Прощение. Понимание.
Как же все любят сваренные на дешёвой патоке сладкого вранья леденцы, о которые так больно ломать белоснежные зубки. Они грызут их до последнего гнилого осколка кровоточащими пустыми дёснами.

Как она сама. Упиваешься жжёным на благодетели сахаром своего бескорыстия, пока рдеющие язычки очищающего огня жадно слизывают деревянный крест в пальцах вместе с их кожей. И ждёшь. Ждёшь с радостью заслужившего похвалу ребёнка и верой ослеплённого ласковым солнцем. Ждёшь милость сверху и нежный поцелуй холодной смерти. Терновую стрелу святого лучника сквозь сердце. Сорокодневный ливень Господня пред великим потопом. Облегчение и счастье.

Под внимательное похрустывание костра и его тяжёлое отхаркивание едким дымом обглоданных ног, она высматривала сквозь тлеющие тернии агонии небесного посланника. Последнее испытание - последняя дань за взятые по указу Всевышнего жизни и затем...
Блаженное бессмертие? Предательская страна под обуглившимся флагом раскаяния?
Идиотка. Это всего лишь новый круг на бесконечной карусели чьих-то партий за её счёт. Спалила свою шкурку ради кучки людей самой дешёвой материи, из которой Он только мог лепить свои игрушки - трусость. Не страх, не опасения, а дрянная вшивая трусость. И она кидалась на защиту набитого этим дерьмом «человечества»?

Она бы продержалась дольше. Щедро сдобренное салом брёвнышко, так заботливо уложенное прямо под дымящиеся ступни. Терпела бы, как тогда, боясь напороться на ядовитое жало разочарования. Боясь уронить лишнюю каплю сомнений на свой незапятнанный лик. Боясь пустить трещину на алтаре своей веры, судорожно поддерживая и подклеивая отвернувшиеся иконы испаряющейся кровью и обожжёнными костями. До сих пор терпела, давясь чушью о прощении, собственных грехах и бескорыстной любви.

И ему это нравится. Как и любого в своей замызганной земной обыденностью и грязной реальностью рубахе,  Фуджимару прельщает девственно чистое полотно льна - столь нежно взывающее к восхищению и сочувствию, что все причисленные к стройным рядкам грехи сами слетают послушными пылинками. Произведение искусства, воплощающее идеал и совершенство человеческой природы - все те благодетели, коими пестрят сухие библейские страницы и невысказанные желания. Страх настойчиво жмёт на горло и держит угрожающий коготок у готовых разорваться в крутых перекатах хохота губ. А зеркальная эмаль зрачков должна выдавать сноп искристого задора, осыпающего маленького шалопая, впервые столкнувшегося лбом в лоб с настоящим шедевром. Божественная картина по всем канонам недостижимого великолепия, о которых только вещают книги. Почти в руках - на какой-то издевательски короткий миг полностью его. Однако какая жалость, исходник безвозвратно выскользнул из жадной хватки, а под носом как раз валяется альтернативный вариант. Не копия: другая гамма цвета, иначе растеклись тени. Но те же штрихи, то же лицо. Опрометчивая идея – взмахом дилетантской кисти закрасить дьявольские рожки и распушить ангельские крылья, а хмелящей верой смыть горький слой сажи, под коим никогда и не таилось то белое фарфоровое личико оригинала. Но только посмотрите. Ведь настырно продолжает шлёпать босым под предупреждающим ливнем драконьего оскала, и также тщетно приманивать тщедушную Надежду проклюнувшейся из петушиного пуха гордыни. Всему виной дурманящая вонь победы да жгучая обидка ребёнка на убежавшего из приласкавших его ручонок котёнка. Нашёл новую зверушку и теперь настойчиво глотает убеждение за убеждением, что она не хуже и почти такая же. Вот только отмою. Вот только воспитаю.

Хриплый смешок таки успевает проскользнуть мимо чуткого дозора Страха. Но только чтобы на миг блеснуть своим хулиганистым загривком и тут же юркнуть назад под тяжёлый непроглядный занавес отчаяния. Нет ничего опасней идиота на игле желания. Доводы, аргументы – само доказательство перед глазами – не заставят его сойти с дорожки до мнимой цели. Легчайшая броня, но в которой слова – сколь тонко заточены они бы ни были – не отыщут бреши. 

- Только вот дольше продержалась не она.

Как на костре Руана одна девочка убеждала себя в не видимой под мусором, но существующей, на дне мирского свинарника чистоте, так и этот мальчик уже безнадёжно упился самовнушением о ней «истинной». Или же эта до омерзительности мягкая как переспелое яблоко улыбка сочится тупой одержимостью? Едва различишь, когда налитые забродившим мускатом глаза склеены режущим песком паники, а вместо уже попросту вожделенной пустоты бултыхаешься в этой жестокой нежности синевы. В её игривой ряби после триумфальных взрывов торпед, когда уже нечего бояться и нечего опасать, когда всё решено и исход очевиден.

Вопль зверя с лапой в стальном капкане разрывает уже обласканную остывшим воздухом грудь – столь же бесполезный снаряд, как и острые слова. Но ведь битву уже ведёт не принцип «победить», а безнадёжная стратегия «максимально изранить противника перед своим позорным поражением». Грош да утянуть за своё унижение, легонько кольнуть искривлённым безумной издёвкой лезвием под больное ребро. И заботливо ковырнуть.

- Какая жалость. Держи ты её столь же крепко, маааастер...

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Среда, 18 сентября, 2019г. 13:10:08)

Так ломают медведя перед ответственным выступлением для королевской потехи. Прутья безысходности свирепо вгрызаются в гордо лоснящийся мех, насмешливо полосуя его как старое вшивое тряпьё. Ни разу не наполненная миска завораживает звенящими пустотой обещаниями, пока её донышко так и блестит честностью. Раскалённые щипцы с виноватой лаской клеймят шкуру и щекочут нос горьковатым запашком пригоревшего ужина.  И конечно, колосящаяся одуванчиком девочка Любопытство, чей яркий сарафанчик столь живо развевается в азартном вихре безобидных догонялок с шалунишкой Весельем, что багровые пятна жестокости теряются в танцующих складочках и солнечных зайчиках. Тсс, любимое заблуждение о детской невинности. Той самой, с которой малолетний карапуз самозабвенно сжимает пухлые ручонки вокруг птички и обиженно надувается, когда хрустнувшие крылышки почему-то не хотят лететь. Всё ещё ребёнок. Капризная мелюзга, что пытается заставить кошку преданно бегать за собой в преданном собачьем обожании, а когда не получается - настойчиво тянет за хвост. Ломает. Но до чего же это ты сломанное создание, Фуджимару. Хотелки мальчишки. Методы живодёра. Претензии на героя. И всё отлито в идеальной форме золотой случайности «да я не думал, да я не планировал». 

И животные инстинкты берут своё, важно раздирая собственноручно выстроенную мраморную стену самообладания – чего он и добивается. Сними с любого общества тонкую кожуру пафоса и комфорта, как оно уже воет дикой сворой и тычется мордой в разлагающийся труп недавних идеалов. Ведь посади человека на цепь в дюйме от заветного ключа к освобождению, как он катается по дерьму избитой сучкой, с дешёвым благоговением вылизывая ноги тюремщика и счастливым трепетом принимая удар за ударом. Нет, она ещё не доставляет своему хозяину такого самоутверждающего удовольствия, только щетинится и выгибает спинку, подобно расправившей пёстрый капюшон кобре норовя отпугнуть любопытного мальчишку лишённым яда оскалом. Первые неохотные шажки по уже протоптанной дорожке отрицания – но сколько ни брызжи бешеной слюной, петля вокруг горла стискивает крепче и тянет к обветшалой конуре всё настойчивей. Зарождающийся зимней грозой низкий рык в горле. Вопль. Елозящие по молчаливому пеплу стёртые в кровь пальцы. Чем больше отчаянного сопротивления, тем ближе к той самой шавке, которую из неё со столь оскорбляющей простотой и небрежностью вылепливает Фуджимару. Едва ли прикладывая усилия. Едва ли следуя какому-либо тонкому расчёту – все неизвестные настолько очевидны, легки в вычислениях и незначительны для результата, что он даже не удосуживается придать им индивидуального смысла. До чего же…! Золотое око неистовствующего циклона яростно выжимает единственную каплю солёного раствора, что, обиженно повисев на склеившихся ресницах, начинает неторопливый спуск по пылающей коже сквозь удобренный кровью слой сажи. Ха… забавно до абсурдности, когда последняя ниточка человечности тянется не из столь громко расхваленных библейских благодатей, а из поношенных и стёртых портянок слабостей. Поразительно жалко. Где-то на обсидиановом сердечке столкнулись бараньими лбами госпожа Гордость - разодетая в растерзанные и рваные, но всё ещё пёстрые наряды, - и мадам Свобода, чьи кирзовые сапоги требовательно впиваются в лакированные туфельки первой и готовы месить любую грязь ради долгожданного поцелуя стали. Плевать, плевать, плевать – лишь бы это скорее закончилось. Лишь бы захлопнуть эту грёбаную книгу, не дочитав до конца. Лишь бы не жевать ещё больше унижения…

Осознание просачивается сквозь бронзовую броню решимости медленно, тихонько заполняя выжженные его театрально нежной ладонью по мокрой щеке бороздки в плавящейся уверенности. Понимание – ненавязчивый, но оттого не менее ослепляющий синий огонёк маяка. Её оскал в очередной раз беспомощно бьётся под сочувствующим прожектором на остывшей сцене. Он радушно посадил свою находку на качающуюся люльку чёртова колеса – и как её ни раскачивай, как высоко от него ни улетай на опалённых крыльях свободы и гордости – совершив полный круг от дерзкого взлёта и кульминационного пика сопротивления, кабинка всё равно покорно и позорно опустится назад к отправной точке. Где она беспомощно и жалко корчится под ступнями оставившего её Всемогущего. Под ступнями лениво потягивающего её жизнь хозяина.

Предательское умоляющее пожалуйста почти срывается с покрытых коркой губ. Почти. В последний момент изящная и усеянная синяками рука Гордости перехватывает готовый полететь прямо в распахнутые объятия Фуджимару пожухлый листочек былой непокорности. Освобождение не придёт без унижения. Без освобождения ждёт унижение. Дьявольский круг замкнулся. Так какая разница? Сухой смешок дерёт горло.

Что, перетерпела языки божественного пламени и не выдержишь игры какого-то мальчишки?

Чистая как её улыбка чиркает сгоревшей спичкой по замершей в детском предвкушении рождественского чуда мордашке.

- Пожааалуйста… просто…

И ласковый как её голосок рвёт треснувшим смычком готовые к другому мотиву струны.

-… гори в аду. 

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Среда, 18 сентября, 2019г. 13:10:54)

Пусть в районе Мэзона-Лаффита
Упадёт злополучный Скайлаб
И судьба всех обманет - финита, -
Нас она обмануть не смогла б.

Сгори в аду. Ты… мы будем медленно обглоданы дьявольскими язычками рдеющего пламени правосудия. Будем окутаны горькой и постыдной вонью палёных перьев из прибитых нам Судьбой крыльев. Сегодня ангел в крови врага. Завтра враг в крови ангелов. Так удобно и просто – нет необходимости даже менять наряд. Достаточно просто повернуть зеркальное ребро кубика-рубика и застрять в чёрном отражении равнодушной и шлюшковатой Правды – как её положат, так она и отдастся. Ведь все так рьяно хотят её соблазнительных скандальных форм, её открытого и достаточно простого для чтения по слогам личика, что даже не обращают внимания на прогнившую и уже не раз опороченную утробу.

Забавно… Не она ли сама совсем недавно смотрела на торжествующую у костра аутодафе словно вокруг горящего чучела толпу и радостно мусолила заляпанный куб Правды, подбирая себе ту сторону, которая благородней и справедливей всего оправдала бы происходящую несправедливость? Но иногда грани не сходятся. Вися в петле бесконечности своего душного мирка где-то в глубине Грааля, Орлеанская ведьма продолжала вертеть свой заветный кубик, всё подбирая фрагменты для слаженной и красивой картины. Первая попытка - сложить ту сторону куба, где за её мучения воздастся, где её жертва не будет мнимой, а родной край будет процветать. Впрочем, зеркальные рёбра скрипят и никак не встают на места. Страна в огне. Народ как тонул, так и тонет в своей ненависти. Её имя всплывает на устах зубрящих параграф истории школьников, пока сама она ни на шаг не приблизилась если не к раю, то хотя бы к покою. Кубик продолжал крутиться в отчаянных пальцах. Она хотела собрать сторону из презрения и ненависти к своим грехам, уповать на те злодеяния, которые добровольным грузом повесила себе на душу, чтобы вместе с ними быстро упасть на самое дно дьявольского котла. Грани визжали как лезвие по стеклу и впивались в грудь, тревожа оставленную с самой последней секунды жизни рану – ту, что никогда не заживала, но какое-то время оставалась как будто бы незаметной. Пока раз за разом вновь не подошедшее ребро Правды не врезалось в её ноющую сердцевину. Из раза в раз, из года в год, дыша пеплом своего тела и солью своих слёз, она боролась с желанием повернуть истину тёмным углом и с железной верой держаться за все другие светлые стороны. Настолько затянулась эта внутренняя битва без компромиссов, настолько они с ней поверили в правоту своих точек зрения, что хватило слабейшего сбоя в мировом балансе, чтобы воспользоваться шансом и разделиться. И святейшая она радовалась избавлению от своего альтернативного балласта не меньше своей тёмной «сестрицы». Ведь какими бы молитвами не упивалась та великомученица Жанна д’Арк, другая была её частью. Не меньшей, не большей. Ни одна не сдерживала другой, как и не отрицала в себе второй. Они были как блестящая и почерневшая стороны одной серебряной монетки. Избавление от наивной и бесхребетной «себя» для драконьей ведьмы такое же облегчение, как избавление от грешной и порочной «себя» для Орлеанской девы.

Какое ребро правды и какую сторону монеты выбрал последний Мастер – догадаться нетрудно. Из тех немногих желаний, что ещё тлели в остывшей душонке, помимо ласковой руки Смерти хотелось его руки. Сжать её покрепче. И утянуть за собой, чтобы и он – герой – ощутил, как за спиной плавятся ангельские крылья и как растекается раскалённым оловом по вискам золотая корона правосудия. Чтобы однажды, спустя сотый или тысячный круг по своей дьявольской петле, тоже невольно повиснуть на крючке невинного вопроса… что я сделал не так? Вряд ли Судьба избавится от него сейчас – маловато пока достижений для надгробья и пыльных энциклопедий по истории. Нет, позже. Когда мир и Грааль достаточно попользуются его добрыми намерениями и убеждениями, а от него останется лишь ненужная и пустая упаковка, вот тогда Фуджимару будет выкинут в горящую свалку героев с истекшим сроком годности. Может наконец тогда эти упрямые глазёнки беззаботного летнего неба затянет тяжёлый фронт сомнений о подлинной цене этого дрянного мира. Такие простые мысли удивительным бальзамом ласкают уставшее тело и отчаявшееся сознание, желающее поскорей покинуть первое и выскользнуть из крепких рук мастера. Рано или поздно, но дурачок обожжётся своими правыми поступками. Даже сейчас – испытывая сочувствие, жалость, сердоболие, или что ещё подобное этой отвратной триаде – он уже копил себе на проездной в адские чертоги. Если Фуджимару посмеет… если только подумает дать ей печально известный заплесневелый вековым клише «второй шанс»… Если попытается воскресить в нею свою благоговейную святошу… Она этого шанса не упустит. Первый план уже не сработает, мир уже не покроет пепел её драконьих деток. Но пошатнуть доску и уронить несколько мелких, но важных пешек… это Орлеанская ведьма ещё успеет. Шаг, о котором новоявленный герой будет сожалеть весь оставшейся путь до безымянной могилы, сморкаясь в беленький рукав и проклиная свою слабость. Таким, Фуджимару и сам и прыгнет за ней в преисподнюю. И там он поймёт, пропустит через толстую напоминающего паразита корку  благородного налёта ниточку её правды. Судьбе, равно как и Богу, плевать на количество твоих плюсиков в карме. Сколько бы ты для них не делал, у тебя нет права на свои хотелки, нет права даже на справедливость и какие-то претензии.

Ты ведь об этом даже не догадываешься, правда? Ответ ясно и чётко слепит сквозь решительно сузившиеся зрачки.

И ещё отчётливей читается с его тёплого языка.
Пробегающий по холодному телу бодрящий разряд едва ли стоит относить к потрясению святой девы, чьи непорочные губки впервые ощущают жар мужского… мальчишеского дыхания. Слишком громко и называть это искрой жизни, что так внезапно и вдруг разожгла фитилёк стремления жизни. Однако тепло этого до умиления наивного, как её сестрица, дурачка полно не только живительной праны. Везде узнаваемые кисло-сладкие нотки глубоко зарытого отчаяния и вроде бы невзрачного и маленького, но на деле требовательного и душащего изнутри желания… ммм, да. Оно течёт по её потрескавшимся губам невысказанными другой ей глупыми словами, просьбами, обещаниями, намерениями. Герой, который никогда ничего не просил за свои подвиги, впервые выставил Судьбе свой счёт. Не такой уж и большой, как ему должно казаться. Скромный и даже в некоторой степени благородный. Справедливый.

Хриплый смешок в настойчивый рот легко спутать с глухим стоном. Глупышка не знает, что Судьба никогда не оплачивает свои счета. Платишь только ты. За ошибки, принятые за чистую монету пресловутой справедливости и благодарности.

Если есть достойная альтернатива быстрой смерти… то она здесь. В этих ласково смыкающихся вокруг нежной шеи мозолистых руках, которые буквально в дюйме от того, чтобы поверить в свою власть над законом жизни. Которые верят, что уже почти схватили и получили свою благодарность и свой трофей за выигранную войну. Губы не спешат отвечать. Лишь слегка сильнее приоткрываются под давящими на горло ладонями, желая хлебнуть из него побольше тёплого воздуха.   

Чувствует ли она это сочащееся из её героя отчаяние? Это сдерживаемое цепями обиды и разочарования прикосновение? Почти холодное и почти равнодушное, но сквозящее живым желанием?

Но ещё любопытней… запечатлеют ли небесные глазки, как любимый Мастер в погоне за её светлым идеалом сгорит в её алом отражении?

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Четверг, 6 февраля, 2020г. 09:51:11)

Вспомни, разве ты читал святые книги?
Ты не смог сдержать соблазна
Получить себе все сразу,
И решил призвать Великих,
Так взгляни же в демонические лики!

Она не умела танцевать, куда более подходящие для пулен и лодочек миниатюрные ножки предпочитали то, для чего слеплены явно не были – сапоги и мозоли. Но алгоритм ясен даже столь неискушенному созданию как деревенская девчушка в замызганных доспехах. Шаг за шагом, ты молча следуешь за партнёром, кружась по одному бестолковому то ли кругу, то ли квадрату. Простая задача, особенно если единственная цель этого псевдо-вальса – вскружить голову мальчишке. Чтобы его преисполненные глупых надежд глазки смотрели на неё, а не на ту, оставшуюся за его спиной в беленькой шкурке благочестия с разочарованно-расстроенной мордашкой брошенного котёнка, чей хозяин только что променял его на чёрную муфточку. Чтобы, увлёкшись новым азартным движением тел, он, сам того не замечая, вёл в сторону адской расщелины, летел кружась и до последнего мига не ощущал падения…

Как каблук хмельного партнёра безотчётно впивается в ногу, так и хищные зубы мастера разрывают едва ли отвечающие губы в слепом порыве получить больше, пройти дальше, забрать глубже. Кровь отрезвляет похлеще бочонка ледяной воды с похмелья, первый красный огонёк – что-то покатилось не по той дорожке, что она виртуозно бросала грифелем тёмных мыслишек на белоснежно понятное происходящее. Впрочем… тсс, мальчик дорвался до запретной яблоньки, чьи зрелые плоды то и дело дразнили наливными румяными попками. А тут одно яблочко само подкатилось прямо под ноги. Пусть и отравленное. Яд ничуть не портил его сладости. Усмешку и в этот раз ведьма может позволить себе крайне скупую, под прикрытием сдавленного стона и сквозь складочки поморщившегося личика. Ауч. Неприятно. Впрочем, неудобства в районе шеи легко перекрывает доставляемое этим бурным представлением удовольствие. Интересно. Даже любопытно, как этот щенок с едва ли обсохшим от мамкиного молока ротиком прогрызает свой путь к «мужчине». Действительно любопытно... Солдаты не отличались стыдливостью и едва ли догадывались о значении «le tact» - к чему такие заумные словца, когда завтра вместо тёплых и влажных девичьих хранилищ их le saucisson могли болтаться на чьём-то копье. Что-то заурядное и обыденное, как выкурить самокрутку перед битвой, закусить сухарём или перекреститься. Ассортимент девиц тоже отличался, но несмотря на разную обертку и звук, с которым она вскрывалась, ощущения воинов атрофировались настолько, что вряд ли они различали дам по вкусу. В конце концов, нет ничего слаще жизни. Бухло, женщины, деньги – что уж говорить о Боге или патриотизме, - это всё дешёвая приправа для единственно имеющего для солдата вкус блюда. И Фуджимару оказался диковинным экземпляром, раритетом. Или просто тем наивным дурачком, что ещё не проникся суровым девизом настоящего воина «бери пока можешь» и держался слишком гладких для реальности нравов. Таких Орлеанская дева некогда оплакивала – как ни странно, и Великий, и Судьба предпочитали работать с качественным материалом и, скрупулёзно пропахивая ряды косой смерти, в первую очередь забирали именно их.  Похвально, благородно, достойно. Вот только этим дуракам вряд ли стало легче от такого рода фаворитизма Судьбы или слёз девы. Старых закоренелых вояк тоже не раз поливали слёзы, других дев, но им, кажется, такое удобрение шло на пользу куда больше. Тогда избранница небес Жанна д’Арк не задавалась вопросами о Его воле и понятии справедливости. Интересно, задаётся ли Орлеанская дева сейчас? Потому что Орлеанская ведьма точно нет – ей ответ уже давно известен.

Ух… любопытство любопытством, а дорвавшийся до пиршества после великого поста щенок в портянках героя хмелел с каждым вдохом. Не успевая изучить новое ощущение уже тянулся за следующим. Жадно. Ненасытно. С той естественной неподдельной страстью, которую нельзя было найти ни в лагере, ни в борделе. Не кислая вонь заурядной нужды. И не прогорклый привкус буржуйской похоти. Другое.

Другое. Но оттого не более благовидное. Не так ли, святоша?

С поразительной аккуратностью клык рвёт бледный шёлк кожи. С осторожностью, но с тем же азартом волка, зашедшего на новую территорию. Дьявол… кто бы подумал, что эти ещё вчера плотно затянутые решимостью и благородством глазки будут сегодня распахнуты всем желаниям и так охотно обгладывать её шею. Надо признать… лестно. И чертовски отрадно осознавать, что они сделали с последним мастером и надеждой человечества. Драконья ведьма ведь лишь наступила дерзким каблучком на уже ползущую по его чести трещинке. Бороздке, бездушно и на деле эгоистично оставленной Орлеанской девой – пусть она это прикрывает и более пригожими словечками. Бедный-бедный маль…

УХ, гадёныш! Обманчиво деликатный укус успел ввести добычу в легкомысленное заблуждение, и, подкравшись, боль мстительно прорезало тело с двойным усердием, вытягивая со смоченных слюной и кровью губок хриплое бульканье. Это было не тихое мрачное пиршество изголодавшегося зверя – лишь проба. Он отведал кусочек и, одобрив добычу низким почти рыком, набросился на остальную тушку со всем смаком. Вдавливает. И торжествующе вжимает и так не шевелящуюся ручонку в каменный пол, вольно или невольно подчёркивая своё положение победителя. Глубоко и шумно втягивает пыльный воздух над её алеющим и с трудом сглатывающим горлышком. Каждым унизительным и грубым движением шершавой ладони вдоль талии, дерзкой границы поясницы и изгибу спины, каждым нетерпеливым сочным укусом и смачным посасыванием приближая себя к чертогам Сатаны. Время злорадно ухмыляться…

Ты этого хотела?

Вот только оскал искажала гримаса отвращения, а смех затопил глухой стон боровшейся за каждый вдох прижатой к свинцовому телу груди. Это омерзительное и уничижительное ощущение… поверженной и ещё, к своей (не)удачи, живой добычи, с которой охотник был в праве распоряжаться как ему заблагорассудится. И с которой он не торопился расправляться. Тсс, заткнись! Вот она небось лыбится, своей «я-же-говорила» милой улыбкой. Всё идёт идеально. Кроме одного маленького просчёта… Ведьма переоценила свою невозмутимость. В полном распоряжении, в полном владении… Сколькое, лениво хозяйское движение шершавого языка вдоль шейной мышцы. Рука, которая не бесцельно бродит, а с отвратительной дотошностью проверяет все изгибы твоего бездвижного тельца. Невыносимо. Да, ещё несколько минут назад любопытство и злорадство забавно виляли хвостом, отвлекая драконью чародейку от мыслей о беспомощности и фиаско, развлекая тем, что даже последним своим номером она успеет утянуть «мастера» за собой…

Плевать! Плевать на ужасающееся личико святоши. Плевать на грёбаного Фуджимару. Плевать, плевать, плевать… Ни он, ни она не стоят её гордой свободы. Тсс, помереть, но непобеждённой – это уже не про Орлеанскую ведьму. Но продолжать терпеть это беспардонное и уверенное в себе хозяйничество над собой? Невозможно. И никакая мстительная затея не сделают жадно сжимающие бёдра лапы приятней. Никакой злорадный план не заглушит презрительный звон сдираемых доспех. Никакая погибель человечества не заштопает рвущуюся по швам нательную рубаху под пальцами, как ни в чём не бывало просто разворачивающим своё имущество. Пфф. Как те наивные солдаты – за идею, за что-то большее, когда по факту значение имеет нечто куда более меньшее и простое. Как та дура, что пошла жариться во имя великого. … И всё же между ними по-прежнему слишком много общего. Разве что ведьма свои ошибки видит и второй раз на граблю не наступит. Месть или светлое будущее – а своя шкурка, или точнее то достоинство что в ней ещё осталось, неизмеримо дороже. У светлой сестрицы иные мысли, но в одной точке их соображения совпадают.

Остановить.

- Не… надо…

Холодный, не знающий ни управы, ни молитв крестьян западный ветер, подлинный хозяин этих земель, вольный творить с ними любой каприз. Мистраль. Он разгоняется вместе с важно копошащимися в остатках обмундирования руками мастера, небрежно отбрасывая тихие и скучные постанывания разбитой девчонки.

- Н-не…

Звяк. Последняя пластина с триумфом завершающей ноты оперы падает наземь. Мистраль нетерпеливо подхватывает лохмотья хлопка и пренебрежительно хлещет застывшие в беспокойном предчувствии тёмные соски.

- Стой…

Ледяное дыхание запада резко сменяется обжигающим. Пасть хищника, лишь на мгновенье застывшая над самой нежной частью дичи. Сточенные об камень в кровь ногти ещё раз пропахивают плиту в тщетной попытке. Но хотя бы попытке – как лист подорожника на открытый перелом. Вторая рука уже только слабо трепещется где-то на его спине, запутавшаяся в лоскутах разорванной формы Халдеи и обессиленная. Поджавшиеся в беспомощном рефлексе коленки только крепче жмутся, пока вызванный ядерной смесью ярости и страха пульс изнутри бешено колотится на всех сгибах и во всех конечностях.
Страстно желая отпихнуть от себя чужую тушу.
Или прижать и успокоить, извинить и извиниться…

Пасть приоткрывается, припадая ниже.

Только, попробуй, Фуджимару!
Тшш, всё проходит, Рицука…         

- Прекрати!

Утомлённый нечленораздельными покрякиваниями и в конец раздражённый пронзительным визгом, гром сердито объявляет антракт затянувшейся сцене. Пробираемое мелкой дрожью полуобнажённое тело в ожидании мокрого прикосновения на чувствительных кончиках содрогается ещё одной мощной волной. И замирает. Капля раз. Капля два... Дождь неторопливо спускается со взбитых циклоном перин, и заботливой лапкой начинает смывать недавние следы с измученного тела. Успокаивает. И ненавязчиво смывает с ошалевшего лица мастера охотничью спесь.

Вдох.

Выдох.

Их золотые глаза смотрят в пустоту. Но впервые видят всё.
Это дикая охота за желаниями. И все они добыча. Веры и смирения. Отчаяния и страсти. Гордости и мести.

- Что мы делаем, Фуджимару?..

Вопрос мягко перебил спокойный шёпот ливня и растерянно остался топтаться в тишине, так и не зная, кто из двух Орлеанских дев был его отправителем.     

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Их называли слабыми, трусливыми, порочными. Грешниками. Тех, кто предпочитал заблаговременно забирать свою жизнь сам, а не дожидаться милостивой и не очень расторопной руки господня, пока британцы ковыряли мечами кишки недобитых солдат или набивали брюха отысканным девчушкам. Терпение вознаградится. Страдания не забудутся. Как тебе, ммм, Орлеанская баба? Или скажешь, что ничего тебе не надо, что ты бескорыстно посвятила себя? Ради этого?

Мысли заплыли слишком глубоко в тихий омут созерцания, и реальность отражалась словно по ту сторону янтарного стекла – приглушённо, блёкло, с тем отстранённым и умеренным равнодушием, с которым еретик читает о великомучениках. Ведьма едва ли почувствовала хозяйский рывок за невидимый поводок, так ловко пригвоздивший безвольную мордочку к ноге. Одно тело. Полтора сознания. Может, и ощущалось всё лишь в полутра силы? А жаль. Ей, драконьей чародейке, не нужно было слышать злорадного щелчка молнии – ни на хмуром небе, не на потёртых брюках –, или возбуждённой арии заплясавшего в предвкушении сердечка, или глухого довольного стона мальчишки, сопровождавшего короткий чпок влажных и неподатливых губок, слишком гладко скользнувших вдоль всего уже нагревшегося и заряженного ствола. Достаточно одного понимания, что это унижение происходит с ней. Ну, как тебе твой херой, нравится? А вот ей, ангельской мордашке со столь же омерзительной рожей сострадания – ей богу, как святая шлюшка, что лучше раздвинет ноги, чем поднимет руку на кого-то не указанного самим Великим, - так бы не помешал этот ядрёной глоток действительности. Ммм. Как бы ей не помешало во всей гамме солоноватых вкусов почувствовать кислинку его досады, обиды и сожаления. Почему, твою мать, это Орлеанская ведьма обязана, в прямом смысле, набивать рот чужими проблемами? Давай, позаливай мне ещё о «наказании» и «небесной каре». А других у святоши оправданий нет – это удобный аргумент для тыкания им в нос. Бесит. Полыхает сизым пламенем ненависти, едва ли не яростней, чем мальчуган, который вдруг научился включать и пользоваться своим достоинством. Выводит из себя и требует рычать виверной этим своим снисходительным молчанием. Как он. Такое молчаливое презрение победителя стократ противней хвастливого виляния хвостиком. Как собачка, для которой команды начинались и заканчивались вместе с окружностью ошейника, слова ей ни к чему.  Челюсть напрягается на ту малость, на которую позволяет неторопливо входящий ток праны. Слишком слабо. Подбитая виверна лишь тянется клыком и едва ли задевает, пока чернильное сердце требует рвать. Вы оба… Вы… Мысль спотыкается об слишком глубоко нырнувший член, удобно устроившийся деловитой головкой у дальней стенки пересохшего горла и настырно, самозабвенно постукивая по ней. Вы…! Давится, не глотнуть свежего воздуха. Он всюду. Он пропитал собой всё. Мускусный запах заливает носоглотку липким мёдом. Скачущий взад-вперёд монотонный пейзаж паха занимает весь существующий мир. Щавельная кислота на языке, растворяющаяся в обильной слюне и стекающая вместе с ней щедрыми струйками с уголков губ. Это всё, что есть. Это всё, что держит сознание, которое давно должно было рассыпаться в пространстве. Вы… Сестрица со всей своей монашеской деликатностью как-то незаметно сделала шажок назад, вежливо и так великодушно уступая другой тельце как древнее, местами рваное и в целом не особо нужное платьице. Неудивительно, что сжимающая и руководящая головой рука постепенно налилась ощутимой силой, а соль на языке заиграла новыми тонами, как и оркестр из хлюпающих, мычащих и пыхтящих нот. Свои лапки уже упираются в мокрый щебень, едва ли замечая покалывания острых граней о нежные ладони под другими, куда более пёстрыми… впечатлениями. Зараза… Нет, это грёбаный дождь располосовал щёки. Или выбил особо резвым рывком обнаглевший «мастер». Это не жидкая досада капает из глаз как прорвавшийся фонтан, не беспомощная ярость ищет обходные заткнутому крику пути… Чёрт бы вас всех…! Чёрт… Погодите.

Пальцы резко сжимают каменные осколки, и боль отрезвляющей волной выбрасывает сознание на пустующий берег острова с названием Какогохрена. Она затаилась, закрыла светлые глазки, возможно даже отвернулась и принялась молиться, так ловко слившись с безысходностью, что Орлеанская ведьма почти поверила в её своевременный побег. Ха… Ха-ха-ха! Что такое, дорогуша? Хвалёная дева всё ещё здесь. О да. Буквально нагая, хватающаяся за тельце лишь самым краем своего существа. Но уже явившись отрезать соединяющую их ниточку не может. Достаточно праны, достаточно отчаяния «мастера» и достаточно остаточного яда Грааля, чтобы держать их здесь вместе между двумя мирами на одной тонущей лодке. Вопрос только в том, кто за штурвалом, а кто тихонько отсиживается в трюме, едва ли ощущая качку и брызг обжигающих волн.   

Нечего больше сказать своему ненаглядному мастеру? Смотри, почувствуй, как он старается из-за тебя.

И это оказывается куда проще, чем разъярённая ведьма уже себе представляла. На одной лишь заправке из гнева и злости она долетает до того самого укромного пристанища своей второй я. Она так предсказуема. Её ошибкой было изначально светить своей доброй моськой. Теперь ведьма взвилась виверной, что поймал свежий аромат крови той добычи, что уже загнана в угол. Так легко движется кисть воображения – их общего воображения. Так чётко и искусно вырисовывается драгоценный Фуджимару – проклятый нектар Грааля стекает с его распоротых вен, из заполненных безумием и потрескавшихся алыми жилками нефритов, с изуродованных незнакомым ей оскалом губ. Дура, да мне плевать на твою переоценённую на рыночной полке «непорочность». Хотела унизить? Задеть? Что-то доказать и причесать мою… свою же гордость? Хо-хо… Для святой девы её светлая сестрица оказалось той ещё сучкой. Как ловко… Она не может победить свою вторую – так громко именуемой «тёмную» - часть. Ведьма существует в ней. Ведьма, требующая справедливости, воздаяния, мести. И как удобно избавиться от неё руками… и не только руками дурачка Фуджимару. Сломать гордыню, тщеславие, достоинство. Свободу. Чтобы она, грозный авенджер Жанна д’Арк сама канула в бесконечность – безвозвратно. Умерла в самом корне. Я впечатлена, сестрица. Кто бы подумал, что между нами столько общего. Маленький просчёт, дорогуша. Теперь… теперь, сучка, я сочту за честь испоганить твоего мастера. Плевать на стоимость.

Ммм… бери что хочешь. Не отдавай ничего. Не считайся ни с кем. Ты заслужил, Фуджимару. Ты никому ничего не должен. Да, именно так, с распластанной на полу разрушенного храма ведьмы, начинается эта песня.

…

Орлеанская дева не заставляет себя ждать.

Минута? Пять? Может миг. Надрывается и захлёбывается в подсоленной слюне всё тот же насильно раскрытый ротик. Глухие и тонущие в хлюпанье стоны с трудом выбиваются из того же забитого горлышка. Те же спутанные локоны, которые жадно перебирает напряжённая рука последнего мастера, упивающегося своей ритмичной работой.

Только раскалённый взгляд янтаря сменяется влажным лазуритом. По-прежнему в слезах, но другого источника, не злобы, ярости или досады за себя, нет. По щекам скатывались переспелые плоды страха. Не перед ним. За него. 

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Слёзы и Кровь – всё как обычно, будем сжигать мосты.
Честно сказать, мне безразлично, чем захлебнёшься ты.
Но не привык раздавать я пощаду для ядовитых змей…
Мне ничего объяснять и не надо…
Пей, отравитель, пей!

Звезда, которая сгорала и падала в восторженных глазках очарованного красотой неведенья дитя, знала, что её последний полёт опишут самыми изысканными эпитетами и метафорами. Однажды кто-то даже попробует поставить себя на её место и сухими буквами оживить агонию умирающего осколка. И это будет не более чем набор из симпатичных слов. Ей самой не дано пересказать тот миг. Час смирения. И час презрения. Сторона, что приняла происходящее с молчаливым послушанием, отдалась боли как благословению и слилась с ней настолько органично, что чувства оказались равны осязанию своего естества. Та же сторона, что вопила, ревела и терзала, даже не ощущала страстных поцелуев алого пламени. Убивает не огонь, а тот кто держит спичку.

Поразительно, насколько идентична и знакома эта сцена. Разве что монета упала другой стороной вверх. Судьба любит шутки. Если при жизни ей приходится подчиняться воле Господня, то за пределами мира живых она расправляет рукава властной хозяйки и играет нашими душонками как расходными фишками для шашек. Шарм параллелей позабавил бы любого зрителя, защищённого непроходимой границей безобидной истории. Они вместе, снова связаны и снова на этом дьявольском костре – разница лишь в буквальности и фигуральности. Только кто из них двоих теперь умиротворённо принимает яд действительности, а кто, не веря глазам и рыдая, безмолвно умоляет отравителя одуматься? Иронично? Опять же, изящное, но слишком масляное словечко. Жестоко – куда более точное описание. 

Однажды ты станешь одним из нас, Рицука. Тем, чьи подвиги будут помнить лишь по клишированным тезисам, а фамилию путать с легендой из соседней эпохи. Таков путь героя… Не хочется, как же не хочется разочароваться в его чистых глазах, распахнутых тёплому ветру форточках, в которые умудрился залететь чёрный ворон. Не хочется осуждать. Кто бы не дотронулся мысли о побеге, зная, что действительно ожидает после земного плена? Слабость, присущая и дозволенная человеку. Она сама, сколько не отворачивайся от правды, но тоже хотела сделать шаг в сторону – настолько яростно, что в результате и совершила его, пусть не столь очевидно и прямо. Но ведь сделала. Мастер имеет право на ошибку… даже если под остриём красного пера окажется она. Суть не в промахе, а в работе над ним. Помочь… Осторожно, с нежной и невинной деликатностью взять за руку. Крепко сжимать, когда дорожка делает крутой поворот. Не отпускать, улыбаться и с мягкой настойчивостью тянуть вопреки его впивающимся ногтям и жалящим словам, когда путь покрывает острая галька. Охотно подставлять спину во время града и дарить тень под нещадным солнцепёком – лишь бы он прошёл этот путь не по ложной стрелке компаса.     

Обида – вот оно самое пьянящее вино, на чьей тяжёлой волне ты бросаешься из крайности в крайность. Свежие раны на чувствах начинают гноиться слишком быстро, отравляя даже самый чистый источник. Виновата? Не единственная, но отсутствие исключительности не сластит эту соль на губах. Кровь, слёзы, слюна и поток его отчаяния, злобы и раздражения. Это вкус обиды, которую ему было необходимо ей скормить. Именно ей. Белоснежному камушку, об который и споткнулся герой в сингулярности, чьей проблемой, казалось, была вовсе и не святая девица. Опять же. Жестоко, как изощрённо всё выворачивается в этом мире. Благие намеренья стелют гладкую дорожку в ад.

Слова переубеждения слишком пусты, чтобы пытаться ими остановить последнего мастера, а его солёная и горячая обида напротив чересчур убедительна для жалких попыток что-то пробулькать сквозь залитое семенем горло. Но в отличие от своей сестры, настоящую Жанну д’Арк не держит на поводке гордыня или тщеславие. И она поднимает блестящие мокрые глаза без единой искры злости, разве что та же обида предательски поблескивает серебряным плавником. Та же боль. Та же досада, накопившаяся вместе с холодом в сизых ляпис-лазури. Как у неё. Только подобно другой ей он предпочитает не остывшие терпение и смирение, а разогретую месть. Мерзкое ощущение её дерзкой ухмылочки… вызывающее желание умыться наждачным камнем, чтобы стереть с себя каждую тень ведьминого духа. Она лишь ржавчина, с которой надо бороться. Между их синими взглядами успевает сверкнуть зарница, разделяя штурмующую серую половину его неба и хмурую, но чуть более светлую её. Как и этот Рицука – лишь тень настоящего, захлебнувшегося в отраве Грааля.

- Закончил? - откашливаясь содрогающимся и хрипящим после недавнего грубого вторжения горлом, хватая заряженный энергией воздух с нелепостью выкинутой на сковородку рыбёшки и ни разу не отводя тлеющих глазок, Орлеанская спасительница выплёвывает слишком вульгарную игру слов как для девы, так и для ситуации. Дурное влияние сестры, не иначе. Вместе с надрывной речью по губам сочится солёная смесь, которую она не пыталась и не думала проглатывать, предпочитая вместо покорной жертвенности открыто показывать свою измазанную мордашку, залитую шейку и шаловливо забрызганную грудь со всё ещё кровоточащим на ней крестиком. От ведьмы осталось ещё чересчур много пятен. Впрочем, какая сейчас разница? Рулер вернёт героя в геройское амплуа, даже если дорожка ведёт сквозь тернии и герою такой маршрут не по вкусу.

Исколотые обломками храма ладони непрочно упираются в землю, пока слабые ручонки с трудом удерживают полулежащую тушку с задранной головой над поясом звереющего мастера. Вдыхая глубже, одна рука отрывается от опоры и с достойной Орлеанской девы невозмутимостью протирает лицо, но быстро летит назад, не позволяя приподнятой части тела упасть. Край глаза замечает угрожающее сияние алой метки. Следовало ожидать – абсолютное оружие Грааля.
И совершенно бесполезное.

- Нет ничего, чего ты не можешь сделать без печати. И нет ничего, что печать сделает за тебя.

Сколько ни барахтайся, Рицука. Срывайся. Рычи. Реви. Рви.
Ты не изменишь того, что не должно меняться. Ни меня. Ни себя.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Отредактировано Mikasa Ackerman (Среда, 1 июля, 2020г. 22:54:25)

Справилась бы она лучше?
Ей редко – скорее даже никогда – не приходилось задаваться столь глупым вопросом, ведь ответ до очевидного смешон. Орлеанская дева во всём и всегда правее, вернее и точнее своего протухшего в ядовитом маринаде Грааля аналога. Она то, что отрицает эту ошибочную часть её сущность. То, что воплощает борьбу с более простыми и оттого столь соблазнительными желаниями и побуждениями. То, что всегда и вопреки любым терньям восторжествует. Как бы на то не смотрела сестрица, Жанну д’Арк не похоронил седой пепел её благих амбиций – её страна по-прежнему жива и продолжает обращаться к её памяти как к святому источнику вдохновения, где черпают силу, мужество и благородство. Ничто не напрасно. Боль несправедливого костра забыта. Радость за её удачу – бессмертна.   

Любой путь, будь он даже проложен по осколкам чёрного стекла, стоит назначенной цели. Здесь не нужны благодарные зрители и толпы поклонников, которые будут с восхищением наблюдать за твоими мучениями и заворожённо шептать своим детям «смотри, это она всё ради нас, смотри и люби её!».  Не требуется даже отчёта о её жертвенности для самого объекта, для которого всё и плетётся. Он может, даже в какой-то степени должен, быть настолько отвлечён фальшивыми компасными стрелками правды насколько возможно. У него с самого рождения есть подписанный самой Судьбой пропуск на облегчённый проход по жизни. Тот самый, где разрешены стоянки и повороты – грешные, приятные, лёгкие. Иначе не один герой не справится со своей ношей, ножки подогнуться под рюкзаком набитым «ЭТО ТВОЙ ДОЛГ!» и он, сделав шаг, сделав два, наконец плюнет, сбросит груз и со смачным да пошло оно всё к чертям, пересядет на совсем иной путь с другим пунктом назначения. Нет, герои не имеют ни иммунитета, ни запрета на ошибки. Зато у них всегда должна иметься волшебная пилюля, которая будет абсорбировать все эти несвойственные красивым легенда отвлечения, чтобы по исходу остался чистенький беленький золотой спаситель.

Роль такой пилюли можно было бы считать за честь. Не останься в ней слишком много токсичных примесей от сестры, что горчат обидками и оскорблениями. Ведь Орлеанская ведьма… нет, и Орлеанская дева в том числе, когда-то искренне верили, что они сами этот герой человечества, а не инструмент для становления таковым. Наша ошибка, сестричка, что мы слишком старались быть идеальным героем, когда по умолчанию уже были идеальным материалом для другого героя. И в этом она совершенно права. Но таково их предназначение, чтобы через их перекинутое над грешной ямкой тельцем герой благополучно пошёл дальше. Тсс. Ещё скажи, что тебе это нравится. Ох, сестрица. Ты либо отменная врушка, либо святая шлюшка.    

Не слушать. Уйди. И исказившийся в едком дыме садистского бешенства голос Мастера оказывается вдруг непревзойдённым по яркости маяком в этой пелене накатывающихся слёз досады. Даже излишне жестко стягивающая локоны рука теперь даёт столь нужное отвлечение от слишком языкастой сестры. Потеряться в этом тяжёлом запахе её сырого унижения и его откровенного удовлетворения, спрятаться и не высовывать носа, затащить сюда в это болото их обеих, чтобы не слышать и не думать призрачных отголосков обид. Рицука Фуджимару. Это единственная подлинная цель их нынешнего существования, которая довольно глубоко забралась в дебри эгоцентризма. И которую, откровенно признавая, заткнутая в очередной раз горячим и неразговорчивым доводом Орлеанская дева ещё не знала, как отсюда вытягивать. Можно молча глотать каждую его выходку и так же безропотно позволить получить оплату за все дни, которые Мастер самоотверженно уже посвятил и только посвятит спасению человечества. Альтруизм, как убедились сёстры на своих опалённых шкурках, черта не героев, а их сопровождющих. Но где её гарантийный чек, что Орлеанской тушки хватит и Мастер, получив аванс, закончит свою сторону негласного договора? В какой главе прописано, что герой увидит в содеянном ошибку, а не новую альтернативную концовку его геройской службы?       

Слова тривиальны. Беспомощны. И бесполезны. Особенно, когда язычок прижат нежелающим предаваться болтовне стволом, а по надорванному горлу течёт вязкая смола нескрываемого удовольствия. Но ведь всё равно пытаешься что-то возразить, хотя бы приостановить на пару секунд в надежде, что в буйных геройских головках что-то щёлкнет и глаза разуются. Вот только возражения звучат ещё нелепей – умные словечки лопаются пузыриками на самой стадии зарождения и выливаются наружу уже в виде хлюпающего мычания. На настырную попытку оторваться и выговориться властная рука с двойной настырностью насаживает назад, только глубже, так, что даже мычание уже мнётся на пороге захлёбывающегося откашливания.

Не обидно. Вовсе нет. Только чуть-чуть. Самую малость желчь жжёт грудь следом за белыми брызгами. Не сколько оттого, что герой готов её отыметь как последнюю потаскуху на фиаскальном поле битвы, сколько от своего бессилия помочь тому, в кого она верила… верит. Сколько от знакомой горечи благих намерений, которыми она в которой раз выстилает себе дорогу в ад. Нет, в этот раз не только себе. В первую очередь – ему. Но ведь у всех извинений уже истёк срок годности, а их состав всё равно так и не включал бы искренности. Она поступит точно так же снова. И ещё раз, и ещё. Сколько ни гляди в его изумрудные буравчики, наточенные ещё чистым и наивным чувством. Нельзя становиться его ахиллесовой пятой. Нельзя создавать постороннюю цель – для него существует только одна. Нельзя…

Поэтому лучше стать его одноразовой подстилкой, верно? Зато никакой привязанности. Поздравляю, святоша! Из этой мягчайшей руды дилетантского героизма ты только что добыла редчайшей элемент – чистейшей пробы похуизм! Отправив на отвалы всё остальное.      

Пальцы судорожно хрустят обломками. Так было надо…!

Но так… Свободная и слишком знакомая ладонь по-хозяйски разгуливает по позорно раскрытой груди, издевательски крепко сжимая трепетно топорщащиеся соски. Снисходительно прикрытые волей случая и остатками брони бёдра стыдливо дрожат под влажной насмешкой дождя. Так я не хочу. Правая рука наливается накопленным отчаянием, закаляется леденящей растерянностью и затвердевшим кулачком выстреливает вверх вместе со смачно чпокающим звуком резко соскользнувших с члена губ. Встреча костяшек с расслабленной, плавящейся от омерзительно примитивного наслаждения физиономией стоила каждый грамм последней потраченной праны. Без сожалений – каждый грамм. Плюхнувшаяся на сцену тишина не обещает быть долгой – она испуганно стоит между раскалённым и разозлившимся камнем и ещё более рассвирепевшим ледяным молотом, готовая сорваться с места при первом же удобном случае и уступить место чему-то ещё.

Но первой это дымящееся молчание разбивает не Мастер.

Выжимает каплю за каплей прану. Буквально сосредотачивает всё своё существо на чуть окрепшей невидимой связи. Вкладывает ту немного оставшуюся силу в то единственное оружие, которое у Орлеанской девы осталось. Всё те же беспомощные и слабые, но упорно противостоящие как крестьянский отряд с виллами слова.

- …не смей, - перепачканное лицо уже упало обратно в пах, но выстрелившая ранее кулаком рука всё ещё дрожала на уровне головы, - затыкать мне рот, - слабый, но тем не менее обвиняющий указательный пальчик с вычурной дерзостью авенджера смотрел на героя, - как шлюхе, Фуджимару.

Смелая ручонка тряпичной куклой шлёпается в пыльную лужу.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Ведь это не Рицука. Не тот Мастер, что, убиваясь об клинья отчаяния, кидался за уже эфирными частицами её духа, беспомощно взбивая остывший воздух руками, словно пытаясь выудить её из снопа быстро гаснущих серебристых искр. Это не он… Это всё яд, чьи яркие капли гордо поблёскивали с тех самых остриёв отчаяния и печали. Самый опасный. И самый приятный, как вино заманчиво обжигающий горло и душу. Кажется, твой последний верный товарищ. И единственная ласковая любовница. Да, едкий нектар обиды. Он именно такой, со вкусом тем более соблазнительным, чем больнее порезы на сердце. Только под действием этого злополучного токсина мог её Мастер потянуться… позволить Граалю опоить себя скверной. Ведь так…? Ведь Орлеанская дева прошлась ровно по этому же простому пути – хлебнула из порочной лужицы и превратилась в адского козлёнка, с готовыми бодаться рожками и пылающим характером, желающим палить без передышки. В каждом из нас, у кого-то глубоко в подвалах души, у кого-то на самой поверхности, но спрятана золотая клетка с чёрным естеством. Кто слабее, тот тянется дрожащей рукой и поворачивает ключ, отрезая пути к отступлению. Ибо назад это тьму уже не вернуть. Если только запереть себя самого вместе с ней. Кто сильнее, тот сражается и не поддаётся на провокации.

А есть те… кто не слаб, кто не хочет быть слабым и предпочитает прятаться за надёжной шалью проклятья, порчи, скверны и прочей ереси, так удобно впитывающей в себя все твои грешки и слабости. Почти как смехотворное оправдание солдата перед Великим: я не хотел, мне приказали, я всего лишь исполнял приказ, что я мог сделать! Тсс. Всегда есть выбор. И то, и где, и как, и почему ты оказался – результат исключительно твоих выборов. Ничто не случайно. И ты нигде не невиновен. Нельзя выгораживать Фуджимару, поддавшегося этой элементарной по составу дряни. Как и нельзя оправдываться Драконьей Ведьме, или точнее ей – «оригиналу», в какой-то короткий миг безысходности и печали позволившему второй родиться. И она здесь, по уши в его семени и самодовольстве, не потому что она бедная овечка, которую поймал свирепый волк. О нет, как бы в это ни хотелось верить, как бы легко это ни казалось. Сдайся Орлеанская дева по-настоящему, как сперва надеялась авенджер. Оставь она только пустую скорлупку. Как долго горел бы фитилёк его злости? Как скоро наскучила бы ему эта безмолвная бледная игрушка? Нет, Фуджимару подпитывает и подначивает именно её сознание. В ином случае Мастера бы устроил обыкновенный портер из учебника истории, с которым можно было бы и поговорить, и допросить со спичкой и ножницами.

На что подписалась крестом, на то и шагай. А без Мастера – своего Мастера – рулер никуда не уйдёт. Не поднимет белого флага и не растворится в безжизненных глазах. И Грааль это чувствует. Даже не так… боится. Боится за свою новую пришедшуюся по вкусу тушку – это очевидно из закруживших чёрных дыр в некогда прозрачно чистых изумрудинках, из подрагивающих в безумном возбуждении рук с проявившимися венозными сплетениями из чёрных и алых змей. Из поддёрнутого чужой и незнакомой ноткой фальшиво заботливого голоска. Перестарался. Или напротив, даже перестал стараться оставаться незаметным, будучи уже уверенным, что его новая марионетка ни разу не против. Фуджимару только охотней принимает новые импульсы зарядов скверны. Дьявольский паразит… Грааль не позволил ей сбежать в конце боя в свой укромный уголок вечного страдания, ведь ему так был нужен катализатор для последней надежды человечества с её лицом. Задержал ей достаточно в этом мире для того, чтобы разъярённый Мастер успел присосаться к источнику своего гнева и отчаяния, упиться им настолько, чтобы Грааль чувствовал себя в нём совершенно свободно. Но теперь… теперь приманка, отказавшаяся последовать сюжету и стыдливо сдаться, уйти в себя и раствориться снова стала угрозой. Мелкой. Незначительной. Но назойливой и раздражающей, которую проще размазать по стеклу, чем терзать себя всякими «а вдруг». Грааль только подталкивает. Но не за штурвалом. И у Грааля куда более грандиозные планы, чем времяпрепровождение у обычной потрёпанной героической душонки. Но… Рицука Фуджимару упрямая собачка и как не тяни поводок, он никак не отойдёт от вкусняшки, которую ему же и кинули. Кажется, дешёвая кружка с важным принтом «всевластие» сама себя завела в тупик.

И если и существует самый страшный грех, то это оно и есть – не воспользоваться этим промахом и не подержать здесь героя подольше. 

Лишь бы только ей хватило сил… и воздуха. Какой бы ни была доля скверны Грааля в поведении Рицуки, до такого нежного издевательства додумался лично он. До чего же… Хватающиеся в бесплодной попытке оттянуть цепи от шеи руки падают обратно на землю. Отодвинуться бы… хотя бы чуть-чуть. Просто чтобы заглушить эту до отвращения наигранную ласку – вырвать все струнки и спрятать голову в песок… Высшая форма издевательства, вознесённая до оружия массового уничтожения, коего не знало её время. Пытается ползти, но скрюченные пальцы только подгребают под себя пыль и пепел, а звенья чёрной цепи смачнее вгрызаются в нежную кожу, выдавливая сочные капли багряного нектара. Терпеть-терпеть-терпеть… Нельзя… Нельзя дать этой ржавой стопке победить! Уберечь Мастера и мир. Отомстить за своё унижение. Их мотивы всё ещё плыли порознь на дирижаблях под разными началами и флагами. Но цель у обеих оказалась одна. Как и один враг. Паразит, которого требуется просто выдавить. Буквально. И вслепую шарящая по обломкам рука находит подходящий осколок и парящим крылом несётся к его почерневшему запястью, вокруг которого уже обвивается её «поводок».

Попала, дорогуша? За рулера ответила смачно разбившаяся о её щёку рубиновая капля, которую придушенная слуга едва заметила, слишком увлеченно лакая широко распахнутым ртом снова открытый лёгким кислород – пропитанный свежей сажей и взаимным отчаянием, но такой сладкий. Ещё рано уходить. Мастер должен подольше потеребить свою наживу – не отвлекаться на более грандиозный план Грааля. Подольше… Отравленная кровь приятно жжёт кожу, словно отпечатывая клеймо решимости сражения. Чем больше этой отравы вытечет из Фуджимару… тем скорее голова протрезвеет, а взор прояснится. Ведь он верно уловил суть.

Она не шлюха. Она воин.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Светлая матушка – так звали ласковое деревенское солнце  Арка. С мягкой настойчивостью его лучистые пальчики просачивались в оконные щели и начинали щекотать щёки ненавязчивым теплом. Осторожно подкрадывались к сомкнутым векам и деликатно топтались на них сверкающими пятками, пока глаза сами с готовностью не стаскивали занавес сна навстречу новому дню.   

Это… не родное солнце. Эти лапы в аляпистом блеске миллиона самоцветов беспардонно ломятся в лицо, базарными бабами расталкивая овечек Морфея и мозолистыми ручищами выжимая из головы тонкие крупицы сна. Подобный свет встречается не свежей бодрой улыбкой – вместо неё новый день приветствует перекошенный домик из бровок и коромысло с прокисшей миной. Искусственный поток огня… Укрощённый простой проволокой и загнанный в стеклянную камеру, он не обжигает и не слепит, только непрерывно работает на людей. Не такой он, оказывается, и священно неприкасаемый – огонь.

Глаза ещё не до конца доверяют выбеленной до слепоты незнакомому месту – слишком ярко, слишком светло, слишком… просторно. Тогда правая рука медленно выныривает из-под простыни и тянется к источнику света, пытаясь прикрыть открытое всем лучам лицо дырявой дрожащей тенью. Щупальца белого света жадно обхватывают запястья со всех сторон, но кусают тупыми безобидными клыками, ни жаля, ни пугая. Действительно прирученный огонь… любопытно смотреть на ту же руку, которая некогда тлела под хлопотливой работой праведного костра. Сколько бы судьба ни производила жизнь заново – вновь и вновь в слёзаз танцевали дымные фигуры. Сжечь! Еретичка! Некоторые вещи не меняются, сколько раз не перезапускай кассету, запись не меняется, даже если просматриваешь её в разном настроении. Ничего не изменится от пёстрого костра желания сжечь и разорвать плёнку, как и не поменяются местами кадры после смирения и принятия – все уже видели и сделали свои выводы. И в первую очередь – ты сам.

Его сотканный сумраком и отчаянием профиль на фоне светлого распахнутого окна вызывает гамму непокорных эмоций – одни тянут за поводок в сторону ненависти и желают скалиться и терзать, другие испуганно жмутся к ноге в попытке слиться с тенями и раствориться в истории. Третьи и вовсе не замечают, ставя покалывания в шее и нудящие завывания спины выше других неудобств. Кто есть этот призрак прошлого? Ведь он не более чем напоминание о минувшем и канувшем. Живое и всё ещё ярко выпячивающее свои перья. Клеймо на груди о проваленных планах, искра, что ненасытно сожрала весь проработанный перечень действий.

И сейчас, со свежей сажей на груди и руках, Мастер не вызывает ни толики боли, что, казалось, только что скребла когтями по тонкой эмали гордости. Быть может виной всему та искусственность, которую ощущаешь в каждом шаге по этому не предназначенному для тебя миру. Как будто бы ты плот чьей-то неосязаемой фантазии, предназначенного для всего и вся без строчки «использовать только по назначению». Словно… возмутился отвратительному содержанию книжной страницы и в сострадании к несправедливо мучающемуся герою преподнёс ему жёлтый букет. Но никак не соотнёс себя с этим самым персонажем. Некая отчуждённая форма презрения – вот и всё что осталось в Жанне д’Арк к печально известному герою. Следы на девственно чистой коже уже остыли, оставив лишь слабое напоминание о том возмущении и решимости.  Но что эта тень забыла здесь и сейчас? Нежданная и не желаемая, в такой скромной позе грешного ангела, что оставил свой священный пост в роковой момент. Или наоборот… Это она, кою он воспринял за ангела и хранителя, взмахнула небрежно крылом в самый тёмный час отчаяния и оставила одного между терновой петлёй и вражеским кинжалом. Но ведь не совсем она.  Та Орлеанская дева, что протянула навстречу луч путеводной звезды и внезапно обманчиво скрыла его, оставив бродить по непроглядному сумраку. Разве это совершила она? Не она ли, осуждающе прозванной ведьмой, была с начала и до конца отрезвляюще прямолинейна? Не подвластная хмелю тупых чувств, в узде исключительно своей цели? Разве она врала и лгала ради мнимого, неуловимого, такого якобы необходимого блага?

Не она. Ни разу. Никогда.

Так какого, спрашивается, чёрта это она здесь и разбирается с незаконченными делами сестрицы? Зачем? Упёртость что сестры, что недомастера уже начинает забавлять, да так, что высеченная искра жгуче хватается за иссохший по ярости нрав. Два праведника не поделили святую рясу. Разве можно найти повод для эпидемии хохота страшнее? 

- Знаешь, меня порядком задолбали ваши разборки, Фуджимару, - сухость разъедает задор по самому центру и оставляет от насмешки лишь чёрствый останец раздражения. – Трусливая сучка ни на миг не покажет своей праведной мордашки. –А ведь альтернативная и подлинная эго-версия святоши из Арка в полной мере ощущает весь спектр эмоций чужой шкурой, буквально разъедается ими. Господи, да угомонись ты или сдохни! Примерила мою шкуру и решила, что она тебе подходит для страданий по любви несчастной. Дура. Чего рациональная часть Жанны не понимала, так это сложность мнимого выбора – трахнуть или не трахнуть. Это же, твою мать, даже не серьёзной вопрос. Просто определись – хочешь или нет. Как будто Великому и Всемогущему есть дело до твоих чащоб в незере. Конечно. Мир едва балансирует на грани, вымирание человечества не за горами и Грааль захватывает власть, но в первую очередь Его, разумеется, беспокоят не желаемые гости в твоём непорочном лоне. … А если это реально так… то пошёл такой Властелин и Всемогущий нахрен. Это же, блять, здравый смысл. Адекватное и разумное существо никогда не поставит благополучие одной рощицы меж девичьих ног целому, блять, миру.  Тем более, когда рощица так и просится быть срубленной под корешок грешным топориком. Идиоты. 

- Отпустить не можешь.  Убить не можешь. Трахнуть не можешь.  Да нихуя ты не можешь.

Орлеанская дева устала. Просто. Устала. Лучше гореть синим пламенем, но в гордом одиночестве со своими принципами, чем это плаванье в киселе нерешительных мальчишеских дум. Нет места в мире хуже, чем между мечтами и убеждениями мальчугана. 

- Так чего тебе надо, бездарный ты Мастер? Чего тебе от меня, мать твою, надо?

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

un coeur pour deux.
…et deux deviennent un.

Если бы ей довелось прокатиться на Восточном экспрессе, она бы узнала это странноватое чувство – быть неосязаемым призраком. Когда взгляд судорожно перепрыгивает с одного на другое и выдёргивает обрывки чьей-то жизни, пытаясь захватить с собой хотя бы кусочек того мира за холодным стеклом. Видишь бесящихся сорванцов, ловящих кошку за хвост или остервенело губящих в луже последнюю пару башмаков. Глядишь на тучную рыночную даму, на чью пухлую головушку крупными градинами сыплются отборные ругательства. Провожаешь взором распластавшуюся в вовсе не уединённом местечке крылатую пару, чьи сладостные голосочки распугали всех бабулек. Кто-то жарится в раскалённом гневе, кто-то пузырится в пенном счастье. Ты наблюдаешь за каждым, на безумный миг чувствуешь себя частью каждой немой сцены. Но вот уже проносишься дальше, незамеченным. Они продолжат собирать яблоки, бить друг друга половниками или курлыкать в кустах, но тебе этого не увидеть и не узнать конца.

Такой же экспресс и подхватил Орлеанскую ведьму. Точнее, известный кондуктор просто схватил её за руку и увлёк беспомощную за собой. Алые метки печати кричали стоп-сигналами, пока паровоз безудержно мчался им наперекор. За воображаемыми стёклами проплывали лица. Знакомые и не очень. Пробегали улыбки, пролетали слёзы. Но всюду был он. Герой.

Что показывали на скорости света эти мимолётные кадры мира из чёрно-красных красок? Прошлое или будущее? Его страхи и мечты? Слишком много, чтобы успеть понять и привязаться к моменту на достаточно долгое время. Только успел разглядеть тяжёлый след агонии на решительной мордашке «мастера», как станция уже осталась позади, а перед глазами уже абсолютно другая. Чёрт разберёт, то ли это сам Фуджимару заварил в своей башке такую вязкую кашу из крошек всех сусек, что едва отличишь одно зерно от другого. То ли это она недостаточно ловко орудует ложкой, чтобы успевать поглощать столько информации. А поток не останавливается, продолжая бить ключом и разбивать всякие отделяющие крупицы жизни стены. Смешивая, взбалтывая. Утягивая в эту безумную пучину.

Пытается закрыть глаза и вынырнуть из калейдоскопа его головы в свою. Но тщетно – его мысли, воспоминания и чувства громче, ярче, мощнее. Стук его сердца отчётливей её собственного. Его мир необъятней её. По пятам мчится страх, с пасти хлопьями срывается жёлтая пена. В груди, разрывая под собой душу в клочья, насмерть бьются два зверя неведомого рода. Птицы стремлений мечутся с одного края небосвода на другой, никак не решаясь на одно направление. На горизонте рдеет адское всепоглощающее пламя. Над ним восходит бумажная луна, что чернее ночного неба.

Одно сердце на двоих. И двое становятся одним.

Принимая в себя весь этот нескончаемый поток праны, д’Арк наполняется не просто какой-то жизненной силой. Его жизненной силой, которая подобно крови сохраняет в себе все частицы связанной с ним материи – вне времени и пространства. Надо остановиться… Если не спрыгнуть сейчас, этот паровоз без тормозов утянет её в пропасть без дороги назад, где обитают только демоны Рицуки Фуджимару. Да, это тот же костёр, в котором она продолжает невесомо гореть со дня смерти – та же бесконечность для размышлений, разочарований и обид. Но то предательское пламя… пусть стократ больнее, но оно её. Её жизнь. И её память. Жанна д’Арк не станет простой тенью его сознания. Чем жить так, лучше скармливать себя пламени, но помнить о себе и своих ошибках. Надо… остановиться! Зацепиться бы хоть за что-то и выкарабкаться бы по тростинке на поверхность. Тянет руку, но только утопает в новой топи, где чужие мысли заворачивают уши, а чужие ужасы обгладывают ноги. Не пройти. Ещё раз! И снова тонешь в бездонном Фуджимаровом море. Как схватиться за что-либо, если всё пролетает перед взором прежде, чем успеваешь понять? Можно ждать, пока родник не иссякнет. Но к тому моменту от Жанны д’Арк останется ровным счётом лишь страничка в учебнике и смазливая мордашка. Можно толкаться против течения и лишиться половины рассудка. Нет, ей нужен высокий, яркий и дерзкий маяк, пронзительное око которого пробудит бестолкового героя. Герои всегда всё делают из лучших побуждений. Не так ли? Радиоактивными пятнами проступают в сознании такие недавние события. Все унижения и насмешки стройными рядками маршируют по раскалившимся чувствам и взрывают покой, оставляя в душе огромные воронки...

Поглощенная крикливой стаей гнева, привлеченной внезапным запашком негодования, не сразу, но ведьма замечает изменения вокруг. В бесконечном калейдоскопе начинают просматриваться знакомые формы, все больше однотонных алых всплесков. Возмущения в пространстве разбивают ленту пёстрых кадров и вылезают между ними чёрными сценами. Горящий Орлеан. Вой виверн. Привкус сажи и его наслаждения... И мозаика складывается в единую картину. Цепляя собачку за поводок, не забывай - вести можно с обоих концов. Вопрос лишь в силе. И драконья ведьма тянет. То общее зёрнышко, что так живо проросло на пепле в сердцах обоих. Тянет, тянет, тянет... и он поддаётся, пока череда сцен не сменяется одной знакомой и ему и ей. Пока они буквально вновь не занимают свои роли недавнего представления. Бегают по нескончаемому кругу, повторяя и переживая момент вновь и вновь.

Треск. Она слышит и торжествует. Герой переполнен. Уж слишком негеройская сцена, уж слишком мощное напряжение. Он дрожит. Не выдерживает. Хочет вырваться, но теперь сам стал собычкой на чужом поводке и вынужден волочиться за хозяином. А драконья ведьма не спешит отступать. В сердце клокочит и капелька злорадства, и здравая доля «чтоб наверняка». Чтобы мастер точно взорвался и прервал поток праны...

И Фуджимару действительно «взрывается», неостановимое течение энергии резко обрывается, словно поствзрывной выбрасывая обоих за границы сознания снова в реальный мир.

Только ведьма не спешит вскакивать на преисполненные свежей силушкой ноги. Напротив, ее тело раздирают импульсы мелкой дрожи. Широко распахнутые глаза смотрят сквозь полотно этого мира - на багровую тень того, что возникло за долю секунды до разрыва связи. Кривой серп невидимой, но осязаемой и пожинающей ухмылки. Далёкие, но дотягивающиеся до сердца руки. Слепые, но видящие тебя насквозь очи.

Был ли то Грааль... сама Смерть или Судьба. Оно ужасно. Омерзительно. От него надо бежать.

Но страшнее то, что это нечто обитает в нём.
[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://b.radikal.ru/b20/1909/28/f5c15e5b290b.jpg[/icon]

Она оставалась столь же безучастна к утопающему у берега, сколь лениво проплывающая по кромке горизонта рыболовная шхуна. Зажравшаяся кошечка с белыми пушистыми лапками – может позволить себе нашкодить и перевернуть всё вверх дном, но не убрать за собой. Зачем? Ведь для этого существует её чумазая сестричка. Святоша очень любила читать мудрые проповеди, излагающие очевидные и простые истины нравственности, о которых наверняка догадывается даже самый долбанутый психопат из военной части. Однако стоило крючку вопросительного знака подцепить рыбу позаковыристей, как чистое личико превращалось в личину загадки – «ты слишком далека от Господа, чтобы это понять». Типичный священник. Стоило малолетке начать задавать неудобные, а точнее правильные вопросы (из разряда «нахуя Всемогущий мучал перед смертью лучших людей и Его самых верных послушников?»), как поток мудрых речей внезапно иссякал. Идеальным выходом оказывалась парочка каверзных словечек, не только не дающих прямого ответа, так ещё и в любом случае вешающая на тебя тонну другую всевозможных грехов. И ангельская шлюшка ничем не отличалась от них.

В кои-то веки её тень, на деле являющаяся истинным ликом без прикрас и самообмана, снизошла до того, чего поклялась никогда больше не делать – встала на колени и попросила. Как хорошая сестрица об одолжении. Просто попросила совета. Потому что Орлеанская ведьма не знает о Фуджимару ничего, кроме того, что он герой, который сломал её раскалённую сковородку мести и мольберт с наскоро нарисованным планом по переустройству мира. И выглядевшее до банальности простым незаметно превратилось в спутанный комок мокрой шерсти. Титул героя вручают тому, кто печётся о благосостоянии большинства, придумавшего сей титул. Очевидно, планы Жальтер не пришлись на руку, мягко скажем, доброй части человечества, и их посыльный поспешил на помощь, восседая на белоснежном скакуне. Но ведь… в геройские полномочия явно не входил сбор трофеев, в виде поверженного вражеского ротика. И эта мрачная дрянь внутри, наваристей её собственной, точно не входила в оригинальный комплект «Рицука Фуджимару: Hero Edition». Нет, это нечто иное… с целями, в лучшем случае просто разнящимися с её собственными и мира. А в худшем… противопоставленные им. Она не из тех, кто паникует при виде прыщика на иконе. Но… из этого сочилось слишком много гноя для равнодушного пожатия плечами. Более того… Грааль никогда не давал ничего даром. Сама Жанна являлась не более чем оружием грёбанной чаши. Она это знала с самого начала и ничего не имела против: в конце концов, какая разница, что тобой кто-то пользуется, если его дары взамен тебе полезны? Но теперь… Очевидно, проклятая кружка решила перевооружиться чем помощнее. Его орлеанская моделька оказалась слишком слабой, но через неё привлекла игрушку помощнее. Кто знает, может, великая и страшна драконья заклинательница изначально являлась даже не пешкой, а лишь червячком на удочке для добычи покрупнее. Может.

Остаётся только один реально интересующий вопрос. Какого хрена эти головоломки вселенского масштаба решает она, а не её душенька сестрёнка в белоснежных рукавичках? Разумеется, ведьма прикатилась к внутреннему второму «я» не с подобными претензиями.

Поговори с ним. Этот идиот ждёт тебя. Хочет тебя. Не уходи, блять, как эти жеманные британцы – без слов прощания. Скажи ему… хоть что-то. У кого из нас это доброе сердечко в конце-то концов? Не мучай дурака. А заодно попробуй спасти свой грёбаный мир, потому что я этим заниматься точно не буду. Во-первых, мне это нахрен не нужно. А во-вторых, мне это нехрен не надо.

Вот только сестрёнка чувствовала пронзительную вонь блефа в каждом ударе пульса. Ей не всё равно на этот мир. Ни одна слуга не будет оживлена Граалем, если у той нет прямой цели, желания или стремления. Пламенной, полыхающей цели, ради которой маленькая душа в океане истории готова плыть за горизонт. И так уж сложилось, что такая цель Жанны д’Арк немножечко зависела от существования этого паршивого мира. Ведь она не мечтала его «уничтожить», как наверняка лила в уши душенька главному герою-любовнику. Этот мир как… игровое поле. Без поля не будет игры. И не будет правил. Именно их она и намеревалась изменить. Открыть людям глаза, поправить их близорукое мировоззрение. Наказать предателей. Уничтожить будущих предателей. И воспитать новое поколение новых людей.

И что-то ей подсказывало, что новый Фуджимару способен помешать ей в этом даже больше, чем старый. В классическом варианте, Орлеанская ведьма вернулась бы на своё вечное аутодафе, где ожидала бы своего следующего шанса. А потом следующего. И так пока какой-нибудь герой не промахнётся, а она не выиграет партию. Но здесь Фуджимару ставил под угрозу саму возможность реванша. Дьявол. Теперь ей и нельзя покидать шахматное поле. Оставить его без внимания всё равно что поставить крест на собственной жизни. Ведь мечта серванта и есть его бьющееся сердце. Конечно, идеально было бы вернуться на любимый огонёк дома и оставить всем заправлять великолепную Ореланскую Деву, собственно и заварившую всю эту любовную херню. Но дорогая шлюшка руки не марала и пошла по лёгкому пути. Коза. Ведь даже если её альтер-сестра со всем разберётся своими методами, не пройдёт и часа после окончания концерта, как святоша уже будет осуждать её приёмы и решения. Зная, что иначе было нельзя. Прекрасно зная. А также зная, что сама бы она никакой грех даже во имя спасения всего мира на душу никогда бы не взяла. Тсс. Шлюшка Господня. 

Ну и хрен с ней. Сама как-нибудь да справлюсь с неуравновешенным пацаном, столь щедро поделившимся с ней праной. Хорошо. Этого запаса с лихвой хватит на несколько дней, даже если он полностью перекроет доступ к новой энергии. Он не заключал с ней контракта, а значит и никаких иных рычагов давления на неё у него попросту нет… За исключением пары-тройки верных шлюшек-служек, которые будут сильнее её попросту потому что они чудненько отдыхали и набирались силушек, пока ведьма корячилась в сингулярности. Плевать, всё равно она не беззащитная поверженная девочка на поле боя, коей являлась пару часов назад… Пару часов назад? Сколько, к слову, прошло времени… А впрочем, какая разница. Для начала, прощупаем взбесившегося le chien. Надо хотя бы знать, с какой цепью и цепью ли к нему подходить. Конечно, всё было бы проще, если кое-кто соизволил бы сам с ним объясниться. Но блять нет, мы ведь любим играть в парламентёров.

- Так на чём мы остановились? – если Фуджимару ожидал слов благодарности за вкусную прану, пусть подождёт ещё, в той же глухой очереди, которая вела к милой сестрёнке. Возможно, не лучший подход. Но чего они оба от неё хотят? Идите нахуй. Оставили мне это дерьмо, так я буду разгребать его по-своему. – Ах да. Чего тебе от меня надобно, мастер? К слову, моя сестрёнка тебя игнорирует. Так что… давай без любовных од. Мне они не интересны. А ей и подавно.

[nick]Jeanne d'Arc[/nick][status]burn, baby, burn[/status][icon]https://i.ibb.co/dpBBr0Y/image.jpg[/icon]